На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - [187]

Судя по всему, Перон испытывал такую эйфорию от прорывного достижения учёных, что потерял обычную осторожность, говоря об аргентинском атоме: «Когда я что-то говорю, то знаю, о чём говорю. Я это говорю со всей серьёзностью и предварительно проверяю информацию. По крайней мере, я до сих пор старался не лгать и думаю, что получилось. В общем, то, что я говорю, – это абсолютная правда, не подлежащая сомнению».

В конце марта 1951 года Монахову по внутреннему телефону позвонил шифровальщик:

«Вы у себя? Есть срочная».

Так и есть, снова запрос по атому: «Известен ли резидентуре работающий в Аргентине Рональд Рихтер, учёный из Австрии? Что известно о других учёных, ведущих в Аргентине работу по атомной энергии? Какие есть данные, характеризующие наличие и добычу атомного сырья в Аргентине и других странах Латинской Америки? Для прояснения обстоятельств разрешаем использовать всю имеющуюся агентуру и другие возможности».

Монахов так и поступил, дав агентуре задание по Рихтеру – когда появился в Аргентине, какие политические взгляды, прежние научные достижения. Что это за супер-засекреченный атомный гений? Закулиса «атомного прорыва» Аргентины становилась всё запутаннее, назвать её мистификацией было бы опрометчиво. Источники резидентуры давали противоречивые ответы. Монахов решил обратиться к «списку Рябова»: может, кто-то из указанных в нём лиц владеет нужной информацией? Перебрали почти всех, но без результата. Учёный-химик Карлос Эваристо Прелат, последний в списке, иронично хмыкнул, услышав от Монахова имя Рихтера:

«Он не принадлежит к учёным ни первого, ни даже второго ряда. Он всегда имел репутацию импровизатора, предпочитающего работать по наитию. У Аргентины нет обнадёживающих результатов по атомной энергии, ни мирной, ни военной».

По данным Прелата, Рихтер пытался построить первую экспериментальную установку для управляемой термоядерной реакции в горах под Кордобой. Её пришлось забросить из-за пожара. Рихтер обвинил в этом «саботажников», пытающихся сорвать его работу. Второй исследовательский комплекс был возведён на острове озера Науэль-Уапи в провинции Рио-Негро в конце 1949 года. То есть своё выдающееся открытие Рихтер совершил всего за полтора года исследований. Карлос Эваристо был лаконичен в оценке: «Много шума из ничего».

Вообще, реакция научных «светил» на сенсационные достижения Рихтера была настолько возмущённой, что Рихтером занялась авторитетная комиссия. Согласие на проверку дал президент Перон, который не мог поверить, что на этот раз интуиция его подвела. Рихтер оказался прожектёром, не мошенником, а именно прожектёром, погружённым в мир фантазий. Этим, в конечно счёте, и можно объяснить, что провал атомного проекта на Рихтере персонально никак не отразился. Перон не хотел лишний раз напоминать о провале своей «абсолютной правды». Рихтер, как и следовало ожидать, ни на секунду не засомневался в своей гениальности, с чувством хорошо исполненного долга благополучно дожил до старости.

В начале февраля 1953 года в советское посольство в Буэнос-Айресе пришла телеграмма, в которой «доводилась для учёта в работе» информация о приёме Сталиным аргентинского посла Леопольдо Браво. Верительные грамоты аргентинец вручил Николаю Швернику полгода назад. Должно было случиться что-то экстраординарное, чтобы Сталин по собственной инициативе пригласил Браво в Кремль. Он не баловал вниманием латиноамериканских послов.

Посол Резанов и резидент обсудили неожиданную новость и пришли к выводу, что Сталин «очень своевременно обратил внимание на Латинскую Америку». Посол высказал мнение, что здравомыслящим политикам в регионе «надоел диктат США, и Сталин, основываясь на всём объёме имеющейся информации, прозорливо решил, что Аргентина – самое слабое звено в империалистических тенетах, которыми США и Англия опутали Латинскую Америку».

Резидент подхватил мысль, заметив, что причина «весьма вероятного» разворота в сторону Аргентины понятна: на неё можно опереться как на делового и внешнеполитического партнёра. Страна весомая, с солидными торгово-экономическими ресурсами, динамичным развитием, а президент Перон – влиятельный лидер, с которым даже американцам приходится считаться.

С отчётом посла Браво о встрече со Сталиным советский резидент в Буэнос-Айресе ознакомился через неделю после того, как она произошла. Аргентинская точка зрения на событие – вот что представляло интерес. Браво сообщил в свой МИД, что настрой советского вождя был позитивный, он улыбался, даже поинтересовался, как господин Браво чувствует себя в Москве после трёхлетнего перерыва? [143] Посол передал приветствия от Перона. В ходе беседы советский лидер затронул несколько тем. Нефтяную, возможность продажи Аргентине нефтяного оборудования, «часть которого производится в СССР на очень высоком уровне». Другая тема – развитие двусторонней торговли, готовность Москвы к продаже Аргентине всех товаров, в которых она нуждается: «Я с энтузиазмом отношусь к развитию торговли между Советским Союзом и всеми дружественными к нему странами».

Сталин спросил посла об основах доктрины Перона. Браво ответил, что она базируется на трех фундаментальных принципах: экономической независимости, политическом суверенитете и социальной справедливости. Сталин выслушал переводчика и сказал послу, не давая ему возможности продолжить: