На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую - [60]
Динозавровых яиц. Или «динозаврьих», иди, знай, как оно там правильно…
Рука зашарила в поисках оставленной наверху для снижения веса винтовки, однако на плечо опустилась рука бывшего биолога:
– Тихо, Лев (в шутку товарищ частенько называл Леона именно так, Лев), спокойно! Они ж пустые, сам погляди, – он взял из ослабевшей руки сержанта фонарь и решительно шагнул вперед.
Яркий луч скользил от одного яйца к другому, подтверждая его слова: толстенная растрескавшаяся скорлупа, местами покрытая засохшей слизью и какими-то темными пленками, была пуста.
– Ума не приложу, зачем этим понадобилось устраивать хранилище именно здесь, но факт остается фактом. Ух, ты!
– Что там? – нерешительно спросил Красс, на всякий случай нашаривая клапан гранатного подсумка, поскольку другого оружия у него при себе не было, даже ножа.
– Одно целое, прикинь! – в голосе бывшего биолога явственно ощущались нотки восторга.
Прежде чем товарищ успел что-либо сказать, Сапегин сделал последний шаг и опустился на корточки перед нижним ярусом стеллажа, где среди осколков скорлупы торчало абсолютно целое яйцо. Единственное на все хранилище. Но – целое…
Денис Сапегин все-таки так и не стал настоящим военным. Точнее, он стал неплохим бойцом, но так и не научился размышлять, как настоящий военный. По уму надо было немедленно подняться на поверхность и забросать хранилище гранатами, выжигая здесь все до голого камня. Но умная мысля, как говорится, приходит опосля.
Поэтому Денис и сделал шаг вперед и коснулся одного из яиц. Которое будто только и ждало этого прикосновения. И, дождавшись, немедленно треснуло.
Сапегин осторожно отступил, с интересом наблюдая за происходящим. А происходило вот что: с верхушки яйца слетела скорлупа, и наружу вылез, оскальзываясь и хватаясь крохотными передними лапками за неровно сколотый край, маленький ящер. Вылез и немедленно запищал.
– И не надо так орать, – улыбнувшись, едва слышно, чтобы не спугнуть рептильего младенчика, сказал Сапегин. Но тот услышал человеческую речь. Крошечный ящер немедленно распахнул пасть и зашипел в ответ, безошибочно повернув на звук голову.
– Жрать, небось, хочешь? – сам того не зная, зачем он это делает, биолог вытащил из разгрузки пищевой рацион и, не взглянув на этикетку, распечатал его. Рацион оказался консервированной тушенкой с овощами. Зачерпнув двумя пальцами сытной массы, он протянул ее ящерке. Та сначала зашипела, но вдруг торопливо начала облизывать крохотные ноздри раздвоенным языком.
– Жри, давай, скотинка неразумная! Тебе говорю!
Ящерка сделала один осторожный шажок, потом второй… Вытянула тонкую шейку и принюхалась. Долго выжидала, наконец, лизнула… И вцепилась в еду.
– Ну и что мне с тобой делать-то? Убить жалко, а тут оставить – все одно в этом подвале через день без еды сдохнешь. Вот, если б ты…
Он не успел договорить, как ящерка вдруг вспрыгнула к нему на ладонь. Свернулась в клубок и немигающим взглядом вперилась в лицо биолога. Раззявила пасть и негромко зашипела, видимо, показывая, что сыта.
– Красивая ты какая, ящерица… Или красивый? Ты у нас кто вообще? Мальчик или девочка? И как понять? Вечно у вас, у рептилий, все не как у людей.
Вместо ответа новорожденный ящеренок прикрыл глаза, собираясь спать.
– Ты сдурел? – подал голос молчавший до сих пор Красс. – Это же ящер!
– Так убей, – поднявшись на ноги, товарищ протянул к нему ладонь. – Возьми да сверни головенку-то. Вот только, думается мне, что это не ящер, а ребенок… Ладно, пошли наверх, нет тут больше ничего. Там разберемся.
И Денис спокойно переправил ящерку за пазуху, умостив ее за нагрудным сегментом бронекостюма.
Люди шарахнулись в стороны, когда им показали задремавшее от человеческого тепла существо. На товарища смотрели с откровенным непониманием, а то и злостью.
Сапегин виновато пожал плечами:
– Ну, не смог я иначе, мужики. Оно ж маленькое, как его убьешь? Нас ведь чему учили? Врага уничтожать, остальных – защищать. А разве ж это враг?
Спорить никто не стал, но хранилище все же решили забросать штурмовыми и термитными гранатами, что немедленно и сделали с какой-то даже мстительной решимостью. И, похоже, несколько перестарались: после последнего взрыва земля под ногами вдруг тяжело вздрогнула и, едва люди успели отбежать на безопасное расстояние, опустилась на несколько метров, навсегда похоронив жуткое место.
Утром связались с базовым лагерем, доложив обо всем отцу Евгению. И вылетели «домой», выжимая из флаера все возможное.
Отец Евгений прочитал виновникам ЧП долгую нотацию и попросил показать найденыша. С интересом осмотрев и подержав на руках ящерку, он вздохнул и, перекрестившись, изрек:
– Ну, что ж, хоть змий некогда и потворствовал грехопадению, но сия тварь, похоже, зла не являет. Пусть живет пока, а там поглядим… А вы, рядовой, коль спасли животину, за ней сами и следить теперь станете. Все, работать надобно, братии…
Ящерку поначалу пугались все, особенно бывшие узники. Но постепенно привыкли даже они. А вот она наоборот никого и ничего не боялась. Вечно сновала, где попало, и путалась под ногами. Но никогда почему-то не кусалась. И старалась постоянно находиться неподалеку от биолога. Впрочем, последнее Дениса Сапегина как раз и не удивило, поскольку он прекрасно знал, что такое импринтинг. Тем же, кто этого не знал (то бишь всем, включая многомудрого отца Евгения), он объяснил, что это такое явление, которое случается только у высокоразвитых животных и проявляется в том, что новорожденный начинает считать себя подобием существа, которое его впервые накормило и защитило. И начинает во всем следовать за этим существом. Причем, что интересно, чем более высокоразвито животное, тем дольше период этого самого импринтинга. У людей, например, этот период длится до семи лет. А вот у рептилий, пусть даже генетически модифицированных, оказалось достаточно нескольких минут. Вот ящерка и решила, что рядовой Сапегин ей папа. Ну, или мама.
