На высоких оборотах - [9]

Лада оставалась рядом в период лечения и ещё какое-то время после операции. В клинику они ездили вместе, но девушку Алине разрешали видеть только сквозь прозрачное окошко стерильного бокса. Введению клеток сопутствовала мощная химиотерапия, направленная на уничтожение старого, «неисправного» иммунитета с его последующим восстановлением. Волосы сошли с головы после этой процедуры, как лёгкий пух, оставив череп голым. Он даже поблёскивал сухой, туго натянутой на кости кожей. Скоро, однако, появились пеньки новых волос; реабилитация была завершена, Алину выписали. Но после возвращения домой, как только в самочувствии Алины настало стабильное улучшение, Лада своим негромким, воркующим голосом сказала:

– Алин, прости, но нам надо расстаться. У меня уже три месяца есть... в общем, другая девушка. Я не могла тебе признаться, пока ты болела, но теперь твоё здоровье окрепло и ты справишься.

Что ж, вполне логично, что Лада нашла кого-то более мягкого, доброго, внимательного, неизменно ласкового. Подставлявшего сильное плечо и не изводившего её обидными насмешками.

– Ты не была такой, когда у нас всё начиналось, – сказала Лада с грустью. – Или я была просто ослеплена... Ты мне казалась остроумной, весёлой, неунывающей, искромётной. Ты так упорно и мужественно боролась с болезнью! Не сдалась, не раскисла, продолжала работать, не опустила рук. Меня покорила «перчинка» в твоём юморе... А потом эта «перчинка» превратилась в яд.

– Так отвечала бы мне тем же! Уж и пошутить нельзя, какие мы обидчивые, – подавившись горьким кофе, прохрипела Алина. – Какого хрена ты ведёшь себя, как безответная, бесхребетная мямля?

Да, это был последний, наивысший уровень хамства, и в зрачках светлых глаз Лады блеснули горькие искорки, но тут же угасли – как обычно.

– Ты прекрасно знаешь, что я не умею отвечать, как ты, – устало проговорила она. – Нет у меня таланта к «острому слову». Тебе, видимо, нравится причинять людям боль – даже самым близким. Я этого не понимаю и никогда не пойму.

– С чувством юмора у тебя всегда было туго, – хмыкнула Алина. Её рука, обхватившая кружку с кофе, походила на птичью лапу.

– Это уже не юмор, Алина, это что-то другое. Извини, мне пора собираться. Лена должна заехать через час. – И Лада, взглянув на изящные наручные часики, пошла укладывать чемоданы.

Она хлопала дверцами шкафов, роняла вешалки-плечики, и те с пластиковым стуком падали на ламинированный паркет. Потом – звонок мобильного телефона.

– Да, Лен, я уже готова. Через минутку выйду.

Алина не помогла ей с чемоданами – лежала на диване, и её тело едва проступало на нём. Со стороны могло показаться, что там растянулась пустая одежда, которой какой-то шутник придал очертания, отдалённо напоминавшие человеческую фигуру. Проходя мимо, Лада отняла у неё сигару:

– Брось сейчас же. Зря мы, что ли, тебя лечили?

– Последний приступ заботы, как мило, – саркастически скривилась Алина.

Лада только вздохнула и вышла в прихожую. Хлопнула входная дверь, шаги затихли на лестнице. Потом мягко заурчал мотор. Алина не удержалась, выглянула в окно. Серебристая машина, мерцая за оградой двора изящно-хищноватыми очертаниями, отъехала и исчезла в вечернем осеннем мраке, увозя Ладу к новой счастливой жизни. Фары и габаритные огни угасли вдали.

Алина не предприняла никаких попыток вернуть Ладу, заняв угрюмо-презрительную позицию. С какой стати она должна за ней бегать? «Не устраивает – до свиданья», – так всегда было. Она никогда и никого не стремилась удержать: если осчастливленный её благосклонностью человек не ценил своего счастья, значит, был просто его недостоин. А вот маму  их разрыв сильно огорчил. Она очень привязалась к Ладе и ругала Алину – как всегда, горячо и эмоционально.

– Вот что ты за человек, а?! Никто с тобой ужиться не может, только я тебя терплю, да и то уже из последних сил!

– Ну так не терпи, кто тебя заставляет? – с холодной улыбкой-оскалом, жутковато смотревшейся на её исхудалом лице, ответила Алина. – У меня на эту тему разговор короткий: если что-то не устраивает – разбегаемся. Всегда и со всеми, без исключений. Вот только, мам, ты ведь никуда не пойдёшь, потому что одной тебе не выжить. Ты не можешь, а скорее всего, просто не хочешь зарабатывать себе на жизнь, ты привыкла, чтоб тебя содержали. Ради этого ты готова терпеть любое унижение. Сначала ты зависела от одного монстра – моего отца, теперь от другого – меня. Ты не хочешь взять свою судьбу в собственные руки. Что ж, это твоя позиция. Но и свою я тоже озвучила, ты её слышала. Но на всякий случай повторю: если тебя не устраивает жизнь со мной, я тебя насильно не держу. А если хочешь остаться и сохранить мирные отношения, то придержи, пожалуйста, своё мнение при себе. Я не нуждаюсь ни в чьих нотациях, наставлениях и ни в чьей критике. Я поступаю только так, как сама считаю нужным.

В глазах мамы стояли слёзы. Она закусила дрожащую нижнюю губу и ушла в свою комнату, а Алина ещё долго раздражённо курила на лоджии. От спиртного она уже давно воздерживалась, но сейчас впервые за долгое время ей захотелось выпить. Дома, конечно, ничего не нашлось, и она позвонила в фирму по круглосуточной доставке алкоголя. Но пока она изучала сайт и листала каталог товаров, острое желание напиться притупилось, оставив после себя горьковатую усталость и пустоту. Когда через час виски привезли, она плеснула его на два пальца в низкий стакан с колотым льдом, постояла с ним немного на лоджии, но так и не выпила.