На всю жизнь - [46]
Авангард смятенно улыбнулся. Он вспомнил о своих друзьях, о своих ребятах, увешанных оружием. И сам он думал только об одном: конь, грызущий мундштук, роняющий нетерпеливую пену, казацкая бурка или гимнастерка в тугих ремнях, сабля и планшет через плечо, как у того краскома, который принимал в Торцеве парад всевобуча…
Низким басом загудел на столе телефон. Ленин снял трубку.
— Хорошо! — сказал он и покосился на часы. — Сейчас тридцать семь минут двенадцатого!.. Давайте ровно в двенадцать! Предупредите, чтобы никаких опозданий.
Голос прозвучал резко, повелительно. Авангард невольно съежился в кресле: «Чего я сижу! Надо уходить».
Ленин положил трубку, повернулся к нему. От недавней строгости и следа не осталось.
— А вот продуктов вы мне привезли слишком много, столько и не съесть! — глаза его весело сощурились. — Но я не протестую… У нас есть слабые, больные дети. Вот мы их и подкормим… А вам не холодно в этой курточке? — вдруг спросил он. — Вы не замерзаете?
— Кто? Я? — Авангард усмехнулся. — Мы, уральцы, привычные к морозу!
— Это хорошо! — улыбнулся Ленин. Придвинув блокнот, он стал что-то писать, не прерывая разговора.
— Я тут пишу маленькое письмецо Торцевскому Ревкому, товарищам красноармейцам и рабочим. Их помощь для нас бесценна. И за эту чудесную вещь… — он посмотрел на чернильный прибор, — большая благодарность… Приятно знать, что она сделана на нашей советской фабрике.
Запечатав конверт, он взял со стола бумажку и прочел вслух:
— Торцевский Ревком… ходатайствует… газетного шрифта, клише… пишущую машинку… литературу… плакаты! Гм!..
Он задумался, осторожно обмакнул перо и написал несколько слов.
— Все еще адресую товарищу Свердлову… — глухо сказал он и положил перо. В кабинете слышалось только тиканье часов. — Он тоже уральский работник… Повидался бы с вами обязательно!
Медленным движением Ленин отложил в сторону листок и вырвал из блокнота другой.
— Так! — сказал он, крепко потирая высокий лоб. — Отдайте это в секретариате! Постараемся удовлетворить все ваши просьбы…
Авангард поднялся с кресла. Пора прощаться, пора уходить.
Ленин встал из-за стола, подошел к нему.
— Хотите отдохнуть под Москвой? Отдышаться немного!..
Авангард посмотрел на человека, стоявшего рядом, на его усталое, желтовато-смуглое лицо с зоркими, поблескивающими глазами.
— Нет, товарищ Ленин. Надо обратно ехать! Меня ждут!
Ленин подошел еще ближе.
— Когда доберешься к себе, — сказал он тихо. — Передай товарищам, чтобы учились! Скажи, что я их прошу…
— Скажу, — ответил Авангард и заторопился. Что-то задрожало в горле, горькая щиплющая влага наполнила глаза.
Ленин дошел с ним до двери, крепко сжал руку.
— До свидания, уралец! Счастливого пути!
СОБСТВЕННЫЙ ОРКЕСТР
Много народу собралось на вокзале в тот июльский день. Питерская капризная погода не подвела. Празднично светило солнце, на платформе алели знамена, пестрели букеты цветов. На огромном полотнище под стеклянными сводами вокзала было написано: «Да здравствует Второй конгресс Коммунистического интернационала! Добро пожаловать в Красный Петроград!» Все с нетерпением ожидали, когда за легкими дымками на дальних путях покажется московский поезд.
Среди ожидающих был и оркестр. На него поглядывали с улыбками. Оркестр и в самом деле был не совсем обыкновенный. Старшему из музыкантов, трубачу, исполнилось, вероятно, лет четырнадцать. Младшим тут считался, наверно, барабанщик, который был одного роста с барабаном.
Как и все на платформе, музыканты тоже посматривали, когда появится поезд, и было заметно, что они очень волнуются, ожидая своей минуты. Иногда, будто случайно, тихо звякали медные тарелки, хрипло вздыхала труба, погромыхивал, точно дальний гром, барабан. Дирижер — единственный взрослый человек в оркестре — грозил пальцем: тихо! Не баловаться!
Как-то неожиданно быстро вынырнул украшенный флагами паровоз. Все бросились к вагонам. В этой сутолоке оркестр немного растерялся, но почти сразу к нему подскочил распорядитель с красным бантом: «Ребятки, за мной!». Ребятки побежали, топая по деревянной платформе.
«Стой здесь!» — скомандовал распорядитель. Музыканты тотчас же построились, вскинули трубы, ожидая дирижерского знака. И тут они увидели, как из вагона вышел человек, которого с таким нетерпением ожидал огромный праздничный город. Надо было немедля грянуть «Интернационал», но все они вместе с дирижером засмотрелись, пропустили момент. И разве можно было обвинять их в этом?
К Ленину подошли работницы в красных кумачовых платочках и протянули большой букет. Видно было, как Ленин развел руками, точно не решаясь взять такую громадину. Вокруг него сомкнулась толпа встречающих.
Дирижер спохватился, поспешно взмахнул рукой, и звуки «Интернационала» заглушили вокзальный шум. Оркестр играл стройно, слаженно. Пожалуй, только барабанщик старался чуть больше, чем следовало, но и это не портило музыки.
Некоторое время музыканты ничего не видели сквозь тесную толпу, но вот она заколебалась, раздвинулась. С букетом в руках Ленин шел вдоль вагона. Он был без пальто, в кепке. Похожий и непохожий на свои портреты. Поравнявшись с оркестром, он остановился. Дирижер подал знак, и трубы дружно закончили мелодию.
