На всю жизнь - [37]

Взяв его под руку, Ленин дошел с ним до кресел:

— Товарищ Гасан, послушайте меня! Послушайте и поймите. Разве я один много работаю и, случается, мало сплю? А миллионы других, которые работают сверх всякой меры, не считая часов, и при этом голодают! А дети? Мы не можем досыта накормить их хлебом. Есть среди них совсем маленькие — моя сестра называет их малышатами… Вот недавно удалось нам открыть санаторий в Сокольниках для таких малышат. Им, конечно, снятся разные сны, но ведь они и во сне не видели икру с медом. Они даже и не подозревают, что на свете есть такие изумительные вещи. Какая же там будет радость! — Ленин наклонился к сидевшему рядом Гасану, заглянул ему в глаза. — Теперь ответьте мне, товарищ Гасан, могли бы вы, зная об этом, сидеть и поедать изюм с медом? Могли бы?

Гасан сидел сцепив пальцы.

— Что я скажу товарищу Кирову… что я скажу?

— А насчет этого мы сейчас обдумаем, — ответил Владимир Ильич. В уголках его глаз, приподнятых к вискам, зажглись лукавые искорки. — Будем немножко дипломатами, товарищ Гасан, и поставим вопрос так: зачем нам огорчать товарища Кирова? Я ему напишу расписку о том, что все продукты от вас получил и ем исправно, а вы ее передадите! А в дальнейшем мы с вами во всем признаемся товарищу Кирову. Ведь не всегда же мы будем жить так скудно! Наоборот, я уверен, что близится время, когда у нас будет всего вдоволь…

Пересев за письменный стол, Владимир Ильич оторвал листок от блокнота и взял перо.

— Теперь вы знаете, какие учителя были у меня по дипломатической части. Что же мне оставалось делать, как не стать дипломатом? И я им стал!

Человек, произносящий эти слова, — весь в какой-то особенно резкой седине — так обычно седеют смуглые, черноволосые южане. Его брови, усы, борода — чистейшего серебряного отлива. Далеко ушел он от тех дней, которые сейчас вспоминает. И все же нетрудно представить себе, каким был тогда Гасан Азизов. Есть такие счастливые люди — на всю жизнь остается в них что-то непобедимо молодое…

— Как вы уже слышали, мое первое дипломатическое поручение, данное Сергеем Мироновичем, было выполнено, мягко выражаясь, не слишком удачно. Зато второе — от Владимира Ильича — получилось значительно успешнее. Не буду излагать, как я добирался обратно в Астрахань. Самое важное было в том, что я все-таки добрался жив и невредим. Доложил товарищу Кирову все, что требовалось, а под конец вручил ему расписку.

Сергей Миронович даже засмеялся от удовольствия: «Молодец! Я всегда подозревал, что у тебя есть дипломатическая жилка!» И я выслушал это, не моргнув глазом. Дипломатия так дипломатия!..

Той же ночью состоялось заседание Реввоенсовета. Председательствовал Киров. Я видел, как он несколько раз вынимал и разглядывал листок из ленинского блокнота. Перечтет, улыбнется, спрячет в карман, а через некоторое время снова достает…

— А узнал он, как было на самом деле?

— Узнал! Я сам рассказал ему. Но это случилось много позже, в тридцать втором году, когда он работал в Ленинграде. Я получил тогда назначение в Англию, в наше торгпредство. Нарочно так выгадал, чтобы иметь свободный день для встречи с Сергеем Мироновичем. Приехал в Ленинград, позвонил в Смольный. Слышу знакомый голос, такой же сильный, отчетливый: «Гасан? Вот это да! Ты где? Жду, приходи!.. Нет, лучше у меня дома встретимся. Уж там всласть наговоримся!»

Вечером отправился к нему на Петроградскую. Надо сказать, удивительно мало он изменился. Пожалуй, только раздался вширь. А так — совсем прежний Мироныч. Такая же гимнастерка с широким ремнем, русские сапоги и кисет с излюбленной махорочкой. А на мне строгий черный костюм, белоснежное крахмале. Сергей Мироныч оглядел меня, засмеялся: «Вот они каковские, наши дипломаты! А борода у тебя, как у ассирийского царя Ассурбанипала или как его там…»

Просидели мы с ним целый вечер. Было что вспомнить. Пили чай из самовара, ужинали гречневой кашей. Потом решили пройтись по Каменноостровскому проспекту — теперь он называется Кировским. Дошли до Невы, постояли на мосту. Тут я и рассказал Сергею Мироновичу о расписке. Он слушал с жадностью, выспрашивал каждую мелочь. «Так вот, как оно было! И ты мне ни гу-гу! А впрочем, как же иначе? Дипломатическое поручение. Да еще от кого…»

Постоял в задумчивости, потом сказал тихо:

— Какое это было удивительное, необыкновенное счастье — знать, что у нас есть Ленин!

ЗИМНИЙ ДЕНЬ

В тот день охота не задалась. Вскоре после полудня решили поворачивать домой.

Лесник был мрачен, неразговорчив. Единственный удачливый выстрел за весь день достался ему, а не Ленину, и это было особенно обидно.

— Ну зачем же так огорчаться?! — утешал его Владимир Ильич. — Поверьте, я очень доволен сегодняшним днем. Побродил по лесу, надышался свежим воздухом. А красота здесь какая — не налюбуешься! Когда жил за границей, очень скучал по русской зимушке-зиме. Такой, как у нас, нигде не бывает. И елок таких не увидишь и сосен… Нет, это вы напрасно так огорчаетесь, ей-ей…

У лесниковой избушки, на дороге, стояли автосани. Шофер возился с мотором.

— Намерзлись тут, наверно! — сказал ему Владимир Ильич. — Идемте чай пить!