На всю жизнь - [14]

— У меня появилось ощущение, что это увольнение очень много значит для Бартоничека и речь идет не только о встрече с девушкой. Просто я поверил, что эта поездка для него очень важна.

— Но почему? Что вас привело к этому? Нерадивый солдат, не интересующийся службой и даже не объяснявший причин, получает с вашей помощью внеочередное увольнение. Вы поверили ему. Насколько мне известно, мы все не слишком-то доверчивы. А вам вдруг приходит в голову не считаться с тем, какой это солдат. Поверили… Хотя в библии, если я не ошибаюсь, записано, что вера кого-то исцелила. А ваша вера в солдата, который ее совсем не заслужил, привела невинного человека в больницу!

— У меня создалось впечатление, что Бартоничек находится на важном жизненном перекрестке и требуется подать ему руку помощи, — сказал я, но мне было ясно, что эти слова звучат неубедительно. Поэтому я решил продолжить: — К тому же я не думаю, что он нерадивый солдат, не проявляющий интереса к службе. Я видел, как он работает с машинами.

Командир полка повернулся к Логницкому:

— А что вы думаете об этом, товарищ поручик?

Логницкий смутился и, уставившись в пол, произнес:

— Я думаю, что в этом деле не обошлось без посторонней помощи.

— Очень тебе благодарен, — сказал я с обидой.

— Если хочешь знать, — впервые нарушил молчание майор Чернох, заместитель командира полка по политической части, — мне сначала тоже пришло в голову что-то подобное. Теперь я очень хочу понять, что тебя заставило это сделать. Пока что мне это не удалось.

Его слова внесли в беседу более спокойный тон.

Было ясно, что все ждут, какую позицию займет Индра.

Он занял далеко не самую лучшую, заявив, что для начинающего политработника я вхожу в дела быстро и что он доволен моей работой. Наверное, он хотел показать мне, что поддерживает меня и готов отплатить мне за то, что в некоторых случаях я безоговорочно вставал на его сторону и даже — если признаться откровенно — когда он не был прав. Его заявление в этот момент прозвучало не совсем к месту. Все это поняли, и он сам, кажется, тоже. С нехорошим чувством разошлись мы после беседы.

На собрание ССМ в роту поручика Логницкого я попал перед самым началом. Оба представителя уже заняли места в президиуме. Я устроился на стуле в углу клуба и решительно отверг приглашение пройти в президиум.

В докладе была дана оценка участия членов ССМ в культурно-массовой работе в роте. Довольно кратко, но конкретно и критически. Это послужило хорошей основой для оживленной дискуссии. Первые двое выступавших в прениях — поручик из дивизии и член полкового комитета ССМ — дали высокую оценку этой работе и высказали ряд предложений по ее улучшению.

Затем выступил замполит роты четарж Петрачек, который, кроме увлечения баскетболом, не особенно популярным в роте, был страстным читателем, наводившим страх на библиотекаря. Благодаря его усилиям, в роте активно функционировал кружок книголюбов. Теперь Петрачек пытался сагитировать для работы в кружке новых членов ССМ, но у меня не создалось впечатления, что его призыв встретили с большим энтузиазмом.

После него по повестке дня уже никто не выступал. Благодаря встрече с подполковником Томашеком мне стало ясно, почему все мысленно были заняты другой проблемой — проблемой рядового Бартоничека. Я понял, что избежать этого больного вопроса нельзя, и напряженное молчание, иногда нарушаемое настойчивыми призывами председателя собрания, — кто хочет еще выступить? — начало раздражать меня. Я уже собирался поднять руку, как меня опередил один солдат. Видимо, молчание тоже действовало ему на нервы.

— … Вкалываем как одержимые, изо всех сил стараемся стать отличной ротой, а что получилось из этого? Опозорил он нас на всю армию. Как мы теперь выполним наши обязательства? — пылко закончил он свое выступление.

Поднялись еще руки. Зазвучали полные горечи голоса. Раздались слова о неодинаковом отношении к людям.

Поручик Логницкий заявил, что нельзя таким образом подходить к этой проблеме. То, что сделал Бартоничек, заслуживает осуждения, но это никому не дает права говорить о несоблюдении равноправия. Если же у кого-то есть конкретные примеры, пусть их приведет. Из-за Бартоничека никто не собирается ругать всю роту и не учитывать заслуги остальных. А если кто-либо и попытается это сделать, он, поручик Логницкий, будет защищать роту и в этом, безусловно, не останется в одиночестве. Сказав это, поручик бросил взгляд в угол, где сидел я, и сообщил, что закончил свое выступление.

Я не собирался принимать милости от Логницкого, но не мог и согласиться с ним в том, что члены ротной организации ССМ ни в чем не виноваты.

— Кто совершил ошибку в случае Бартоничека, если здесь вообще совершена ошибка, мы здесь вряд ли разберемся, — заявил я недрогнувшим голосом, но с ощущением легкой дрожи в руках. — Но от одного, прошу вас, не отказывайтесь — от того, что вы, члены ССМ, в чем-то виноваты!

В клубе раздался шум.

Но я еще не собирался заканчивать свое выступление и продолжал:

— Как могло случиться, что вам не удалось найти с Бартоничеком общий язык? Даже тем, кто жил с ним в одной комнате. — Спокойствие покинуло меня, зато руки перестали трястись. — Как это могло случиться, что вы позволили ему сидеть в комнате отдыха, подперев голову руками, и никто не догадался хотя бы спросить, что с ним? Почему никому из комитета ССМ не пришло в голову вывести его из затруднительного положения? Не оставлять молодого человека в беде — это же важнейшая задача организации ССМ! Или, может быть, я ошибаюсь? В этом случае извините меня и быстренько забудьте все, о чем я вам говорил.