На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан - [117]

— Это от моей матери! — сказала Далия.

— От твоей матери? Почему ты это знаешь? — спросила графиня, побледнев, потому что придала словам девушки совсем не тот смысл. Письма эти и счет были ее собственные. Она писала их кормилице своей дочери, и теперь отлично узнала и то, и другое.

— Мне это сказал дядя, капитан Бернардо. После смерти моей матери от нее осталась маленькая шкатулочка с бумагами, которую дядя берег, как зеницу ока, и часто перечитывал… Но что с вами, графиня?

Закрыв лицо руками, графиня плакала. Всякие сомнения исчезли. Перед ней стояла ее родная дочь. Бернардо был ее отцом и он признал ее. Сестра его, выдававшая себя за мать Далии, была той самой нищей, к которой потом попала девочка.

Вне себя от волнения она бросилась на шею молодой девушке и, не говоря ни слова, принялась целовать ее в глаза, в щеки, в лоб, в губы, заливаясь при этом слезами.

Долго еще она не могла прийти в себя. Далия и Роберт делали всё, чтобы успокоить ее, но это было для них очень затруднительно, потому что они решительно не понимали причины такой внезапной чувствительности доброй старушки.

В этом неведении им суждено было остаться навсегда, потому что графиня никогда не открыла им своей тайны.

Прошло пять лет после описанной сцены. Графиня умерла. Когда после ее смерти открыли ее завещание, то все родственники чуть не лопнули с досады: всё имение ее было завещано Далии ***, бывшей швее, ныне жене надзирателя художественного отдела в брерском музее.

Больше всех изумлены были этим завещанием Далия и Роберт.

Сделавшись владетелем огромного богатства, Роберт сохранил, однако, все свои старые привычки бездомной богемы. Почти всё свое состояние он тратит на поддержку своих старых товарищей-гарибальдийцев, израненных и искалеченных во время войны за освобождение Италии.

Всё влияние, которое оказала на него перемена его общественного положения, заключается в том, что кроме страсти к живописи у него развилась страсть к сельскому хозяйству. Каждое лето он отправляется из Милана на берег озера Комо в маленькую виллу, находящуюся в нескольких милях от деревни Альбезе, той самой, где находится трактир с вывеской, изображающей святого епископа Карла Боромео.

Роберт развел там виноградники, насадил цветов, прорубил аллеи, — одним словом, осуществил те мечты, которым предавался несколько лет назад, глядя из окна трактира на эту самую виллу.

Единственная разница теперешней действительности с тогдашней мечтою заключалась в том, что две русые головки мальчиков мелькали между цветами его сада и зеленью его виноградника. Это были его дети. Старшего звали Эрнестом, младшего — Валентином.