На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан - [106]
Но, несмотря на раннюю пору, король был не один. У него сидел высокий старик с окладистой бородой и большим орлиным носом. При виде бороды, считавшейся тогда в Неаполе признаком неблагонамеренности, чуть не принадлежности к карбонариям, Мария-Терезия сделала недовольную гримасу. Когда же она узнала, что этот старик никто иной, как сам Либорио Романо, то первой ее мыслью было выйти из кабинета, чтобы не осквернить себя близостью к этому богоотступнику и исчадию сатаны. Однако ж женское любопытство удержало ее. Зачем бы мог явиться сюда этот сорванец так рано?
Король очень скоро рассеял ее недоумения.
— Наш любезный министр оказал сегодня великую услугу отечеству, — сказал Франческо. — Он открыл заговор нескольких реакционеров, тем более преступный, что он прикрывался нашим именем!
Королева вздрогнула. Неужели всё опять погибло!
— Заговор? — спросила она, стараясь казаться изумленной.
Король попросил Либорио повторить свой рассказ.
Оказалось, что задуманное Марией-Терезией дело окончательно погибло вследствие измены типографщика, печатавшего у себя тайком вышеупомянутую прокламацию от имени народа к королю.
Начались восклицания удивления, порицания, негодования. Королева сыграла свою роль отлично, хотя трудилась совершенно напрасно: не только Либорио Романо, но последний неаполитанец не поверил бы всем ее клятвам, — до такой степени все были убеждены, что она должна быть душой всех реакционных попыток.
Через полчаса весь Неаполь только и говорил, что об этом заговоре. Никто, впрочем, не придавал ему серьезного значения. Будет ли Франческо королем конституционным или абсолютным — дни его царствования всё равно сочтены. На другой день о предполагаемом роялистическом заговоре забыли, как о вещи давно минувшей. Глаза всех снова устремились на юг, на Калабрию, по которой, подобно горной лавине, катилось войско Гарибальди, очищая себе путь.
Ежедневно чья-то невидимая рука наклеивала на стенах домов, на фонарных столбах и общественных монументах печатные бюллетени об успехах диктатора.
Двадцатого августа он высадился с несколькими батальонами на южной оконечности полуострова, у Мелито[339]. На другой день он взял приступом Реджио — форт, защищающий Мессинский пролив, и прочно утвердился на калабрийском берегу.
С этой минуты последний час бурбонского правительства пробил.
Высадка Гарибальди была точно сигналом к всеобщему движению. Горная Калабрия покрылась партизанскими отрядами. Города один за другим, при первом слухе о его приближении, присоединялись к движению. Королевская армия, окруженная со всех сторон врагами, лишенная припасов, которые отнимались у нее партизанами, знающая, что ей не на кого положиться, деморализировалась окончательно. Это было уже не войско, а жалкий сброд людей, ожидавших только случая заключить «почетную капитуляцию», так что весь поход от Реджио до Неаполя был скорее торжественной военной прогулкой, чем рискованным и опасным вторжением во владения короля-Бомбы[340].
Двадцать третьего диктатор послал в Сицилию одного из своих адъютантов с известием о поразительных событиях в Калабрии и с приказанием приступить немедленно ко всеобщей переправе.
Суда, выстроенные вдоль сицилийского берега, совершили эту переправу очень быстро. В Мессине, в Таормине, Палермо и Милаццо гарибальдийцы совершенно открыто садились на корабли и при звуках музыки плыли на калабрийский берег. Бурбонская эскадра, крейсировавшая в северной части пролива, после взятия Реджио решила, что всё погибло, и, казалось, махнула на всё рукой. Она ничего не предприняла для того, чтоб помешать переправе волонтеров.
При известии о переправе всей армии Гарибальди, движение в Калабрии приняло еще большие размеры. Города Катанцаро и Козенца, приняв в нем участие, отбросили бурбонский гарнизон и вскоре сделались главными пунктами движения. Известный калабрийский эмигрант, барон Стокко[341], призвал своих соотечественников к оружию, и вскоре под его красным знаменем собралось их несколько тысяч. Далее к северу поднялась Базиликата и уже девятнадцатого августа учредил временное правительство под руководством очень умного и смелого человека, полковника Болдони[342].
Оружие провозилось морем из Сицилии и Генуи, и вся страна превратилась в огромный военный лагерь.
Лишь только переправились главные силы, Гарибальди с дивизиями Козенца[343], Медичи и Тюрра форсированным маршем двинулся к северу. Колонну эскортировали пароходы, везя багаж, или же опережали ее, чтоб высадить на берег разведчиков и оружие. Повсюду движение предшествовало появлению гарибальдийской армии и фланкировало ее, увеличивая ее силы и ускоряя поход.
По мере того, как приближалась эта гроза с юга, волнение в Неаполе всё усиливалось. Смелость приверженцев Гарибальди дошла до того, что они на глазах бурбонских офицеров всенародно раздавали и наклеивали свои воззвания.
«Диктатор Гарибальди, — говорилось в них, — приближается во главе четырнадцатитысячной армии. Королевские войска присоединяются к нему или бегут, лишь только сверкнет его шпага. Движение, начавшееся в Базиликате, с быстротой молнии распространяется из провинции в провинцию и от оконечности Калабрии до Салерно народ навсегда освобожден от ненавистного деспотизма».
Впервые публикуются по инициативе итальянского историка Ренато Ризалити отдельным изданием воспоминания брата знаменитого биолога Ильи Мечникова, Льва Ильича Мечникова (1838–1888), путешественника, этнографа, мыслителя, лингвиста, автора эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Записки, вышедшие первоначально как журнальные статьи, теперь сведены воедино и снабжены научным аппаратом, предоставляя уникальные свидетельства о Рисорджименто, судьбоносном периоде объединения Италии – из первых рук, от участника «экспедиции Тысячи» против бурбонского королевства Обеих Сицилий.
Завершающий том «итальянской трилогии» Льва Ильича Мечникова (1838–1888), путешественника, бунтаря, этнографа, лингвиста, включает в себя очерки по итальянской истории и культуре, привязанные к определенным городам и географическим регионам и предвосхищающие новое научное направление, геополитику. Очерки, вышедшие первоначально в российских журналах под разными псевдонимами, впервые сведены воедино.
Впервые публикуются отдельным изданием статьи об объединении Италии, написанные братом знаменитого биолога Ильи Мечникова, Львом Ильичом Мечниковым (1838–1888), путешественником, этнографом, мыслителем, лингвистом, автором эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Основанные на личном опыте и итальянских источниках, собранные вместе блестящие эссе создают монументальную картину Рисорджименто. К той же эпохе относится деятельность в Италии М. А. Бакунина, которой посвящен уникальный мемуарный очерк.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Гейнце писал не только исторические, но и уголовно-бытовые романы и повести («В тине адвокатуры», «Женский яд», «В царстве привидений» и пр.). К таким произведениям и относится представленный в настоящем издании роман «Людоедка».
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.
Аннотация издательства: Герой Первой Мировой войны, командующий 2-ой армией А.В.Самсонов погиб в самом начале войны, после того, как его войска, совершив знаменитый прорыв в Восточную Пруссию, оказались в окружении. На основе исторических материалов воссоздана полная картина трагедии. Германия планировала нанести Франции быстрый сокрушительный удар, заставив ее капитулировать, а затем всеми силами обрушиться на Россию. Этот замысел сорвало русское командование, осуществив маневр в Восточной Пруссии. Генерал Самсонов и его армия пошли на самопожертвование.
Представлена история жизни одного из самых интересных персонажей театрального мира XX столетия — Николая Александровича Бенуа (1901–1988), чья жизнь связала две прекрасные страны: Италию и Россию. Талантливый художник и сценограф, он на протяжении многих лет был директором постановочной части легендарного миланского театра Ла Скала. К 30-летию со дня смерти в Италии вышла первая посвященная ему монография искусствоведа Влады Новиковой-Нава, а к 120-летию со дня рождения для русскоязычного читателя издается дополненный авторский вариант на русском языке. В книге собраны уникальные материалы, фотографии, редкие архивные документы, а также свидетельства современников, раскрывающие личность одного из представителей знаменитой семьи Бенуа. .
Монография Андреа Ди Микеле (Свободный университет Больцано) проливает свет на малоизвестный даже в итальянской литературе эпизод — судьбу италоязычных солдат из Австро-Венгрии в Первой мировой войне. Уроженцы так называемых ирредентных, пограничных с Италией, земель империи в основном были отправлены на Восточный фронт, где многие (не менее 25 тыс.) попали в плен. Когда российское правительство предложило освободить тех, кто готов был «сменить мундир» и уехать в Италию ради войны с австрийцами, итальянское правительство не без подозрительности направило военную миссию в лагеря военнопленных, чтобы выяснить их национальные чувства.
Одно из самых знаменитых российских семейств, разветвленный род Бобринских, восходит к внебрачному сыну императрицы Екатерины Второй и ее фаворита Григория Орлова. Среди его представителей – видные государственные и военные деятели, ученые, литераторы, музыканты, меценаты. Особенно интенсивные связи сложились у Бобринских с Италией. В книге подробно описаны разные ветви рода и их историко-культурное наследие. Впервые публикуется точное и подробное родословие, основанное на новейших генеалогических данных. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Художник Александр Николаевич Волков-Муромцев (Санкт-Петербург, 1844 — Венеция, 1928), получивший образование агронома и профессорскую кафедру в Одессе, оставил карьеру ученого на родине и уехал в Италию, где прославился как великолепный акварелист, автор, в первую очередь, венецианских пейзажей. На волне европейского успеха он приобрел в Венеции на Большом канале дворец, получивший его имя — Палаццо Волкофф, в котором он прожил полвека. Его аристократическое происхождение и таланты позволили ему войти в космополитичный венецианский бомонд, он был близок к Вагнеру и Листу; как гид принимал членов Дома Романовых.