На всех парах - [110]

Еще через минуту гоблин сказал:

— На самом деле, сэр, вы можете уже отпустить мою руку.

— Ох, да. Думаю, меня бы вы назвали Момент Остолбенения. Всего хорошего тебе и твоей семье. Знаешь, в каком-то смысле я вам завидую. Я закончил свою сегодняшнюю работу, и хотел бы попросить тебя спрятать все, как есть, где-нибудь неподалеку, где гномы не станут искать.

— Я мою туалеты, сэр. Знаю тьму-тьмущую мест, где никто не посмотрит. Завтра в то же время?

Руки пожаты, гоблин исчез в норе, пролезть в которую даже крыса нашла бы затруднительным. И пока звук скребущегося сквозь нору гоблина затихали вдали, Альбрехт думал: «Я бы никогда не сделал этого прежде. Каким же я был дураком».

Мисс Гвендолин Эйвери из Шмарма проснулась посреди ночи от дрожи и дребезжания многочисленных баночек с кремами против старения на комоде. А потом она поняла, что весь дом сотрясается с ритмичным грохотом.

Когда на следующее утро она описывала этот драматичный эпизод своей подруге Дафне, она сказала, что это было как будто множество мужчин промаршировали мимо. Она списала это на вишневый бренди, который употребляла перед сном. В то время как Дафна, учитывая прискорбно девичье положение Гвендолин, списала это на привычку выдавать желаемое за действительное.

Местность Слэйка представляла собой наполовину тундру, наполовину – пустыню, продуваемую всеми ветрами. Короче говоря, на окаменелости этого ландшафта не росло ничего, кроме непрокати-поле[82] и случайных группок сосен, шишки которых считались прекрасным противоядием от меланхолии.

Здесь была вода, о да, но чаще всего под землей, так что геологи и старатели были вынуждены пользоваться ведрами, чтобы вычерпывать ее из глубоких расселин.

Немного проще было найти воду в высокогорьях пупстороннее тунды, где благодаря леднику Вечноветер текли холодные ручьи. В этой местности выращивали коз. Козы кормили, поили и занимали все семейство Кнута столетиями. И пока козы ели то, что здесь называлось травой, он мог спать и видеть сны, в которых он не преследовал коз по холмам и долам. Когда-то это ему нравилось, но потом он стал старше, и начал задумываться о том, что на свете есть кое-что получше, чем смотреть за козами, пока они обедают…один раз, второй, а иногда и третий. Конечно, иногда они корчили смешные морды, и он смеялся. Но смутное томление внутри говорило ему, что этого недостаточно.

Так и вышло, что когда громкий звук долгим эхом прокатился по тундре, он поспешил посмотреть, что издает этот чудной звук и увидел сверкающую молнию, змеящуюся по пейзажу в рассветном свете. Это указало ему путь. Он подумал, не связано ли это со странными железными брусьями, аккуратно выложенными через тундру несколькими бригадами мужчин пару недель назад. Мать посылала его к ним, чтобы продать сыр, но он так и не смог понять, что это такое они делали. И поскольку козы аккуратно переступали через металлические прутья безо всякого вреда для себя, он потерял к этому всякий интерес. Но насколько он понял из того, что говорили те люди, это все имело какое-то отношение к чему-то диковинному, что объедет весь мир на силе пара, и теперь ему хотелось узнать побольше об этом поющем чудище, проносящемся через тундру, иногда изрыгая огонь.

Кнут с трудом спустился со склона туда, где воздух был теплее, оставив коз, и, в конечном счете, проследил звук до чего-то, что напоминало огромный хлев. И как раз когда он пробрался в него, чудище, внутри которого он заметил людей, вырвалось из хлева и понеслось прочь по железным рельсам. Он следил за ним, пока оно не исчезло за горизонтом. Немного позже городские сказали ему, что эта штука называется локомотивом. И томление в его сердце снова проснулось и начало расти и расти. Да, на свете и правда было что-то, кроме коз.

Пока Симнел и его ребята спали мертвым сном, Мокрист провел целый день и вечер в напряженном ожидании каких-нибудь неприятностей. Когда настала его очередь, он громко продрых всю ночь и продремал все утро, пока поезд двигался от Слэйка через долину Смарл. Мокристу снился мост над ущельем возле перевала Вилинус – место отнюдь не для праздничных прогулок, приближающееся тем не менее с неотвратимостью налоговых уведомлений.

Что угодно могло произойти, когда они вступят на эту засушливую землю оползающих скал, рушащихся скал и скал, полных бандитов всех мастей. Описать грядущие условия можно было как езду на огромной скорости без тормозов по железнодорожному полотну, усеянному камнями. А на такой высоте даже галька могла стать причиной катастрофы. Мокрист вздрогнул при мысли об этом месте.

Поезд мчался через пустынный пейзаж. Так много места и так мало городов – только редкие селения. Такой простор, и Железная Герда кусала его, нападая на горизонт, словно тигр – как будто он ее чем-то оскорблял; останавливаясь, только если ей нужны были уголь и вода. Ни одного, ни другого никогда не бывает много.

К середине дня горы Убервальда стали казаться ближе, воздух похолодал, и Железная Герда принялась взбираться в предгорья на пути к пункту их назначения.

По сторонам от дороги стали попадаться одинокие козлопасы, а среди людей, разглядывающих новый механизм, явно случилась эпидемия платьев с узкими лифами и широкими юбками в складку. В каждом городе, через который они проезжали, их ждали с флагами и, прежде всего, оркестрами. Они пыхтели и гудели, пока толпы приветствовали Железную Герду. И, да, когда поезд проходил мимо – медленно и осторожно – приходилось следить за маленькими мальчиками, бегущими за ним, как за своей мечтой. Об этом стоило сложить какой-нибудь йодль.