На войне я не был в сорок первом... - [21]
Борода убедил меня продолжать занятия. Теперь Рая слушает молча, обходясь без коварных вопросов. Прошу повторить. Покраснев, она отвечает, как на уроке в школе:
— Суппорты — продольный и поперечный — крепятся на штанине. По ней же свободно движется бабка.
— Откуда вы взяли штанину? Я не говорил ни о какой штанине. Станина, а не штанина!
— У тебя дикция плохая, — холодно отвечает Рая, — словно кашу во рту жуешь. И вообще, у этого станка сплошные неприличные части. Неужели нельзя было назвать как-нибудь иначе?
С грехом пополам она все же освоила премудрости нашего ремесла. И почему-то с тех самых пор невзлюбила меня. А я, наоборот, стал относиться к ней гораздо лучше. Бывает же так в жизни!
Сейчас я смотрю на ее пунцовое лицо и меня злость берет. Ну, призналась бы нам откровенно, что так и так — «запорола» двенадцать заготовок. Разделили бы мы их по две на шесть человек. Авось и сошло бы. Так нет, надо было тайком запрятать детали в стружку. Не знает, что у Бороды на такие вещи необыкновенный нюх. К тому же заготовки он получает по счету. Рано или поздно — все равно хватился бы.
Мастер подходит к моему станку. Он стоит, заложив руки за спину, и наблюдает, как я протачиваю снарядное донышко. Начерно протачиваю.
Как, он подозревает меня? Чувствую, что начинаю неудержимо краснеть.
И сразу же у меня «летит» резец. Отскакивает режущая победитовая пластинка, плохо припаянная кем-то. Отличился! Достаю из тумбочки новый резец и собираюсь пройти мимо Бороды к наждаку.
— Сазонов, кто бы это мог сделать?
Уточнять вопрос вряд ли стоит. Пожимаю плечами. В конце концов, какие у меня улики против Раи? Никаких. Да если бы и были — так бы я их и выложил. О другой девчонке, может, и сказал бы. О Рае — никогда.
— Это похоже на Сенькина, Сазонов, — наводит меня на след мастер, — он один работает у нас тяп-ляп. Поговори с ним, дружок...
Я вскидываю голову и нахожу глазами Гошку Сенькина. Он опасливо косится в нашу сторону...
— Попробую узнать, — говорю я.
— Попробуй, — просительным тоном говорит мастер.
Я пальцем вызываю Гошку в коридор и без обиняков спрашиваю:
— Твоя работа? Запартаченные донышки-то?
— Вот тебе крест, не я! Видел, как Райка возле той кучи стружки копошилась, — шепчет он, сразу став каким-то серым и очень жалким.
В обеденный перерыв вместе с ним подхожу к Рае. Гошка повторяет свои слова. Как прекрасна Рая Любимова в гневе!
— Да, я относила стружку, но деталей не прятала, — гордо подняв подбородок, говорит Рая.
— Минут десять там копошилась, — твердит Гошка, — своими глазами видел. Чегой-то вроде притыривала... Прятала, значит...
Рая плюет ему в лицо и уходит королевской походкой. Гошка вытирает щеку и обрадованно говорит:
— Видал — психанула! Видал? Она и спрятала, не стоять мне на этом самом месте.
Перед концом работы к столу Бороды приближается заплаканная Танька Воробьева. Она мнет в руках мокрый платочек и, с трудом произнося каждое слово, говорит:
— Рая не виновата. Это я запорола донышки. Отца у меня убили на фронте. Вот и не видела ничего сквозь слезы. А когда спохватилась — смотрю: брак, брак, брак…
— Иди работай, Танюша, — необычайно мягко говорит Борода.
Светлеет лицо Раи Любимовой, тяжелый камень падает с моей души, и даже Гошка Сенькин начинает трудиться усерднее, чем всегда.
Наверное, чертовски обидно человеку, когда на него падает несправедливое подозрение. Даже такому, как Гошка Сенькин. Напрасно некоторые ребята побаивались его связей с Санькой Косым. Связи эти на поверку оказались не крепче паутины. Сенькин — тряпка. Вот и Косому он не решился помочь, хотя тот и обещал щедро одарить его. Струсил. И не прогадал, пожалуй. Сидел бы сейчас на скамье подсудимых и лил крокодиловы слезы, как Санька Косой.
Глава одиннадцатая
НЕ НА ШУТКУ РАЗМЕЧТАЛСЯ
Так вот какое путешествие предлагает мне Сашка! Я сижу на койке напротив него и удивленно хлопаю глазами.
— А что, — говорит он невозмутимо, — не доберемся, думаешь? Еще как доберемся! У меня уже есть опыт по этой части. Вернули ведь почти с передовой...
Бежать на фронт! Честно говоря, раньше эта мысль как-то не приходила мне в голову.
— К отцу пробираться бесполезно, — деловито продолжает Воронок, — он нас мигом вытурит. Зато в любой другой дивизии нас встретят по-человечески. Станем сыновьями полка, в разведку будем ходить. Кто из фашистов заподозрит нас? Мы же четырнадцатилетние. Ну, а в свободное время я буду играть для красноармейцев на аккордеоне, ты стихи читать будешь...
Картина, нарисованная Сашкой, заманчива и вроде вполне осуществима. До фронта сейчас — рукой подать. Он приближается к Москве с каждым днем.
Холодок восторга проникает в мое сердце. Ай да Воронок!
Нет, не зря он испытывал меня. В такое путешествие можно отправляться только с проверенным другом.
— Согласен! — говорю я. — Когда бежим — завтра?
— Прыткий какой! Сразу видно, что ты совсем еще ребенок. Хотя, — задумчиво добавляет он, — на чердаке ты так держался, что меня даже завидки взяли. Словно каждый день жуликов задерживаешь — такой спокойный был.
Я держался?! Я был спокойный? Меня подмывает рассказать Воронку о моих страхах, но он не дает мне и рта открыть.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.