На войне. В плену - [98]

Костюмы и парики из Бреславля.

Режиссер А. Смирнов.

В первом отделении особенный успех имел наш хор, многие песни были бисированы; надо знать, что нот в лагере не было и В. В. Добрынин аранжировал чудные русские песни на память. Во втором отделении шумный успех имело представление «В таверне», действительно интернациональное: участники этой веселой вещицы были и русские, и французы, и англичане. Все они играли и пели на своем родном языке, а национальными плясками вызвали у публики бурю восторга! Единственную женскую роль «В таверне» исполнил один миловидный молодой офицер (Джильда – Скуратов), настолько удачно, что в кружке явилась мысль ставить пьесы и с женскими ролями.

III. Большая сцена

Я – режиссер и актер. Исполнители женских ролей – офицеры. Из репертуара интимного театра.

Работа по созданию большой сцены в манеже шла «вовсю». Нужно отдать справедливость комендатуре, она во главе с симпатичным комендантом широко шла нам в этом деле навстречу; так, по протекции коменданта мы получали для своих спектаклей по баснословно дешевой цене и парики, и костюмы, и бутафорию из Бреславльской оперы, которая в это время была закрыта. Присылалось все это аккуратно упакованное в специальных ящиках. Срок пользования – двое суток, так что мы успевали отыграть в них два вечера: генеральную репетицию и самый спектакль.

Вспоминаю я свое личное участие по постановке спектаклей как режиссера и как участника-актера. На приглашение офицеров стать во главе кружка и участвовать в спектаклях я согласился не сразу. Сначала мне казалось недостойным звания офицера «играть комедию» в плену, в то время когда там, на фронте, наши братья – наши соотечественники – проливают кровь, и я категорически отказался участвовать в первых литературно-музыкальных вечеринках на чердаке. Но потом, когда я увидел, что офицеры в плену от тоски и скуки стали пьянствовать, отравляя уксусным вином свое и без того надорванное голоданием здоровье, когда офицеры стали покушаться на самоубийства, – я понял, что общественными спектаклями, концертами и лекциями можно принести громадную пользу для страждущего в тоске плена офицерства, и решил внести в эту культурную работу и свою лепту.

Опыт у меня был большой, и мои товарищи по виленскому гарнизону, сидевшие со мной в плену, отлично это знали. Знали, что я, как говорится, «полжизни провел на сцене», непрерывно играя еще с юнкерского училища, а иногда и сам режиссируя в нашем военном кружке в Вильно (Виленское гарнизонное собрание).

Школа у нас была отличная: режиссер нашего кружка был сам режиссер Виленского театра (драма), а Виленский театр славился своими постановками и традициями. Ведь Виленский театр воспитал и дал таких знаменитых артистов, как В. Ф. Комиссаржевская, создавшая потом свой театр в Петербурге, Самойлов, Неронов, Бравич, начавшие свою карьеру на виленской сцене, а потом все трое – гордость русской императорской сцены. «Дядя Костя» Незлобин – он же антрепренер и режиссер Виленской драмы (после революции работал в Риге), Яблочкина 1‑я и 2‑я, Нежданов, Камский и многие другие… Они, эти славные, «Божьей милостью», артисты, заставили меня, тогда молодого офицера, безумно полюбить искусство и сцену.

В плену же я вспомнил, как когда-то любительские спектакли под моим режиссерством в глухом местечке Олита (куда наш 106‑й Уфимский полк был переведен из Вильно) отвлекали офицеров от пьянства и картежной игры, и я согласился ставить спектакли и играть на сцене вновь созданного нами театра в манеже. Мы его назвали «Новый театр» (в отличие от театра на чердаке).

Строители театра были все те же «инженеры-архитекторы», что строили и церковь на чердаке, только прибавились здесь еще художники, к каждому спектаклю рисовавшие прямо чудесные картины, а не декорации. Как бывало жалко при новой постановке замазывать эти картины, чтобы на них рисовать новые, потому что материал для кулис стоил очень дорого, и главное – хранить старые кулисы было негде.

Из офицеров-художников особенно отличались В. В. Орехов, Майков, Глиноецкий, Отрешко и др. Чудесным гримером был тот же художник Майков. И артисты, и хор, и оркестр, и художники – все были любители, но все они так строго относились к своему делу, с таким воодушевлением исполняли свою работу, что каждый спектакль в своем ансамбле являлся своего рода праздником для пленных офицеров, создавая полную иллюзию настоящего театра.

На наших спектаклях присутствовали все французы, англичане, бельгийцы и вся администрация лагеря во главе с симпатичным комендантом, причем к каждому спектаклю составлялось короткое «либретто» на французском, английском и бельгийском языках для наших товарищей по несчастью, и на немецком – для комендатуры.

Сначала я старался ставить небольшие пьесы из чеховского репертуара, избегая пьес со многими женскими ролями; но наши молодые офицеры постепенно все более и более входили в исполнение женских ролей. Особенно в этом смысле поражал своей художественной игрой молодой прапорщик Полежаев. Иногда прямо не верилось, что на сцене мужчина, а не женщина. Были и другие «мазочки» – офицеры, хорошо игравшие женские роли. Роли комических старух приходилось играть и мне.