На войне и в тылу — по-фронтовому - [63]

— Гутен морген, товарищ капитан, — весело сказал старший лейтенант, подходя ко мне. — Вот и опять свиделись. Пока перекур — выйдем на волю, а?

Мы вышли из землянки. Ох, как солнечен, мягок был этот апрельский день! И такая кругом неправдоподобная тишина, такое чудовищное молчание. Будто и не было войны и этой зловещей крепости, которую не сегодня, так завтра возьмем штурмом.

— Как самочувствие, старший лейтенант?

— Скорее бы в дело, — ответил, вдруг нахмурившись, Космодемьянский. — Получил от матери письмо, и каждое слово жжет душу.

Мы разговорились — кто, откуда. Я говорил о том, как строили Магнитку, как учились, работали. Потом — как воевал.

— И под Москвой?

— Пришлось. На Можайском направлении. В тех местах, где погибла Зоя.

Саша рассказал, что он моложе Зои почти на два года, но в школу пошли вместе и девять лет просидели за одной партой — ученики 201-й московской школы. Жили они в маленькой комнате в доме № 7 по Александровскому проезду. После смерти отца трудно было. Мать — учительница, достаток небольшой. А тут — война.

И вот газета «Правда» от 27 января 1942 года. На третьей странице — очерк Петра Лидова «Таня» и здесь же — фотография погибшей девушки…

— Прибежали ко мне домой товарищи, показывают снимок… Смотри, говорят, какая же это Таня! Не Таня, а Зоя… Не знаю, как сердце мое не разорвалось. Я так любил сестру — добрую, умную, серьезную. Простившись с матерью перед уходом на фронт, она вписала в свою книжечку слова Салтыкова-Щедрина: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России…» Видите, товарищ капитан, я их помню, как слова присяги.

Космодемьянский помолчал, задумался. Потом добавил:

— Скорее бы в дело… Что война кончится, ясно. Но не завтра кончится, еще крови польется ой-ой сколько. Вон какая махина перед нами. Ничего, одолеем, разгрызем и этот орешек. Очень хочется мне на стене форта «Королева Луиза» написать: «Отомстим за Зою!» Вот только эти три слова.

Разговор со старшим лейтенантом Александром Космодемьянским взволновал меня. Я вспомнил его во всех деталях чуть-чуть позже. И вот при каких обстоятельствах.

Мы должны были, овладев фортами, врезаться острым клином в предместья, выйти к северному вокзалу и ринуться в городские кварталы на соединение с 11-й гвардейской армией, наступавшей с юго-востока. Встреча атакующих дивизий — у городской цитадели.

День выдался туманный, сумрачный. Замаскированные на исходных позициях, готовые к броску, стояли наши машины, залегла пехота.

Десять ноль-ноль! Тысячи снарядов, мин и бомб обрушились на Кенигсберг. В воздухе стоял сплошной гул моторов сотен самолетов. Иногда казалось, что канонада утихает, но через несколько секунд смерч огня и стали становился еще более мощным. Три часа продолжалось это огненное кипение. Артиллерия прокладывала путь пехоте и танкам.

Вместе со штурмовым отрядом старшего лейтенанта Осина мы двинулись вперед. Шли стрелковые подразделения, пушки, танки, самоходки, подрывники-саперы. Каждый делал свое дело.

6 апреля 1945 года начался стремительный и мощный штурм звериного логова фашизма, которое Гитлер объявил лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии и «абсолютно неприступным бастионом немецкого духа».

Почти одновременно взвились ракеты и принят радиосигнал атаки. Моторы заведены, маскировка снята. Передаю своей батарее: «Внимание, делай, как я!» Самые тяжелые секунды — перед атакой — прошли, и теперь наступили минуты, часы, а может быть, и дни привычной боевой работы, полной напряжения воли, физических сил, риска, расчета, отваги, храбрости и умения.

Войска первого эшелона 13-го гвардейского корпуса почти на всем фронте наступления преодолевали соединявший форты противотанковый ров. Только форт № 5а оставался в руках неприятеля.

Ударили прямо по форту. Гарнизон яростно огрызался. Гвардейцы падали на землю, обливаясь кровью. И вдруг появляется самоходная артиллерийская установка, на ней — группа солдат, одетых в прорезиненные костюмы. Командир самоходки открывает люк и дает знак саперам: «Вперед!» Я тут же узнал его — это был комбат-1 нашего полка мой друг Иван Александрович Патрушев. Тракторист из Кировской области, храбрый и мужественный офицер, коммунист Патрушев был удивительно изобретателен и смел. Саперы пытались навести штурмовые мостики, а мы, самоходчики, прикрывали их огнем. Подошли «тридцатьчетверки», и огонь по форту стал ураганным.

Смотрю: стоит танк, катки разнесло снарядом, гусеница расстелилась дорожкой. На борту — высокий, крепкий молодой танкист без шлема, с забинтованной головой, заляпанный пластами липкой грязи. Стоит во весь свой могучий рост и что-то чинит. Подъехал к танку вплотную, кричу танкисту:

— Тебе что, жизнь надоела!

Танкист — ожесточенный, потный — посмотрел на меня, сказал:

— Димка Карпета всех фашистов переживет! Мы, магнитогорские, из стали отлиты. За здорово живешь нас не возьмешь.

Я только и запомнил его гордое: «Мы, магнитогорские!»

Самоходки, забрав десант, ринулись вперед, за ними — вся штурмовая группа.

Форт был зажат железным кольцом. Но гарнизон, укрывшись внутри главного сооружения, продолжал сопротивление.