На войне и в тылу — по-фронтовому - [58]

Вопрос Соколову: почему установку назвали «катюшей»?

— Фольклор, — говорит он, скупо улыбаясь. — Наверное, влияние оказала любимая народом песня — вот и закодировали. Возможно, И другое: на первых установках стояла заводская марка — буква «К».

Познакомился я с членами экипажа. Большинство уже участвовало в боях, за плечами — опыт войны. Хотя все были молоды, но пережито столько, что каждому хватило бы на целую жизнь.

Только командир установки Юрий Соколов не нюхал пороха. Но это нисколько не мешало ему в общении с подчиненными. Чувствовал себя уверенно, использовал редкие минуты отдыха для песни, шутки.

— Золотой парень, — сказал я Сазонову о нем. А командир сдержанно ответил:

— Бой покажет.

Несколько месяцев ушло на формирование, подготовку, сплачивание экипажа 686-го особого бронепоезда. Изучали материальную часть, проводили учения.

Перед самым отъездом на фронт был отозван капитан Сазонов. Я считал это большой потерей. Кто заменит умного, сдержанного, имеющего боевой опыт офицера? На его место прибыл молодой офицер старший лейтенант Павел Евликов.

В начале ноября был получен приказ о выезде на Калининский фронт, в состав 3-й ударной армии. Из Москвы на Великие Луки — определила Ставка маршрут армии. Перед 3-й ударной, в которую входил и наш 57-й особый дивизион бронепоездов, поставлена задача — разгромить великолукскую группировку противника и тем самым создать благоприятные возможности для освобождения республик Советской Прибалтики. Была и другая цель: сковать здесь, на самом западном участке огромного фронта, крупные силы врага и не позволить фашистам снять и перебросить на Сталинградское направление ни одного полка.

Город был окружен нашими дивизиями, зажат железным кольцом. Многочисленная группа немецких войск оказалась отрезанной от своих основных сил. Командир гарнизона барон подполковник фон Засс отклонил предложение о капитуляции. Ведь Гитлер наградил его Железным крестом и посулил переименовать Великие Луки в город Зассенштадт.

Напрочь забыли фашисты историю. Не раз здесь, у этого старинного русского поселения, биты были и ливонские псы-рыцари, и литовские бароны, и польские воеводы. Сколько подвигов в летописи города! Именно за воинскую доблесть и верность Родине городу был пожалован герб: три больших лука на красном поле.

И вот зимой сорок второго года снова у стен города идет ожесточенное сражение. 57-й особый дивизион бронепоездов во взаимодействии с частями 8-го национального Эстонского корпуса буквально прогрызает оборону фашистов. Чем туже наши войска стягивали петлю вокруг блокированного гарнизона, тем ожесточеннее он сопротивлялся. Немцы непрерывно, и с востока, и с запада, контратакуют наши войска, но без всякого успеха.

Боевой приказ: 686-му и 693-му бронепоездам вместе с подразделениями старшего лейтенанта Андреева и младшего лейтенанта Бубнова захватить переезд перед семафором и опорным пунктом в деревне Зеблище.

Наш бронепоезд шел впереди. А сзади, на удалении, действовал тяжелый 693-й, который возглавлял старший лейтенант И. В. Иголкин и комиссар старший политрук В. А. Кунаков.

Я находился в бронеплощадке старшего лейтенанта Ивана Москалева. Тридцатилетний офицер, имеющий немалый фронтовой опыт, командовал уверенно и спокойно. Орудийный расчет старшего сержанта Василия Чугунова действовал четко.

Мысли мои время от времени обращались к человеку, который руководил боем. Как он там — новый командир Евликов.

Бронепоезд шел вперед, ощетинившись орудиями и пулеметами, посылая неистовый огонь по противнику. Делал остановки, уходил в выемки, маскируясь. И я знал, что в эти минуты телефонист-связист Степан Рогаленко тянет линию к командному пункту командира пехотной дивизии Героя Советского Союза полковника Дьяконова. Уже пятый раз совершает он этот поход. 18-летний паренек, воспитанник дивизиона, рискует жизнью, и сердце мое чувствует щемящую боль.

Передовая — вот она. Издалека все звуки мешались, а здесь уже различаешь, когда строчит пулемет, пролетел снаряд и взорвался рядом глухо. И ракеты видны каждая в отдельности, а не сплошным голубым маревом.

Из-за туч выходило бледное солнце. Пехота залегла: противник не дает поднять голову.

— Сержант Яковлев, — приказывает Москалев, — засеките вражеские огневые точки.

— Есть! — разведчик Яковлев перебирается на верх бронеплощадки.

Меня вызывает по телефону Евликов.

— Пехота просит поддержать ее огнем «катюши». Немцы ведут плотный огонь — надо их прижать. Только вот светает. Риск.

Мне понятно, что скрыто за словом «риск». Стрелять с закрытых позиций — опасно, ведь нашу пехоту от немцев разделяют каких-нибудь полтораста метров, выходить в огневой налет — тоже опасно, так как бронепоезд может встретить шквальный огонь вражеской артиллерии. Нужны быстрота и точность. Говорю Евликову:

— Риск, понятно, есть — и так и этак. Но нет времени долго думать. Что решил, командир?

— Залп «катюши».

— Согласен. Иду к Соколову…

Соколов был спокоен. Тщательно выбрал позицию, доложил Евликову и получил добро. Теперь для него не было ничего важнее, чем точно рассчитать команды. Потом рука легла на рукоятку пульта установки. Поворот — и с рамы «катюши» молнией сорвались снаряды. Что-то могучее и оглушающее загрохотало — к вражеским позициям, исторгая пламя, с ревом устремились мины. Почти в то же мгновение прозвучал оглушительный взрыв. И там, у переезда, ночное небо озарилось пламенем.