На войне и в плену - [41]

Как мы ни пытались растянуть наше пребывание на ферме, через две недели оно закончилось. Когда нас везли обратно через занесенные снегом поля, я ощущал какое-то неприятное чувство внизу желудка, подобно тому что испытывает школьник, которому снова предстоит вернуться на занятия после каникул. И на этот раз это чувство оправдалось. Для меня жизнь в лагере при госпитале стала невыносимой. Режим дня ужесточился, увеличилось количество конвоиров. К тому же наши новые сторожа были, по-видимому, специально отобраны за их злобный, агрессивный характер. Во время первого же моего похода в лес они выбрали меня объектом для своих нападок и устроили показательное избиение.

В ту ночь я поделился своими мыслями с Максом, австрийцем из Штирии, с которым мы вместе были на ферме. Мы решили, что было бы лучше дать себя пристрелить, чем пассивно продолжать наблюдать за тем, что происходит вокруг нас. Мы дошли до той точки, когда оставалось только выбирать между попыткой вырваться на свободу и самоубийством. Мы приняли решение и теперь быстро соображали, как воплотить его в жизнь. Наш третий товарищ отказался присоединиться к нам. Он попросил время на раздумье, но мы решили не дожидаться его решения. По вновь принятому правилу у каждого выхода из помещения дежурил конвоир, выход в уборную разрешался только без верхней одежды и без головных уборов. Нам удалось обойти этот запрет очень просто: мы выбросили свои кителя, шинели и шапки в окно. Потом с самым невинным видом прошли мимо охраны в рубашках и брюках. Повернув за угол, мы подобрали свои вещи и со всех ног бросились наутек.

Охрана самой территории лагеря все еще была очень плохо организована, и нам без труда удалось проскочить через ограду. Теперь нужно было до наступления дня постараться оказаться на как можно большем расстоянии от лагеря, и мы бежали изо всех сил, стремясь максимально использовать темное время суток. В любом случае нам нельзя было останавливаться: для этого было слишком холодно. По утрам, как правило, в лагере перекличек не устраивали, и вряд ли наше отсутствие будет обнаружено до наступления вечера, разве что кому-то из администрации понадобится именно кто-то из нас. До того как о нашем побеге станет известно, я рассчитывал сесть на какой-нибудь поезд, следовавший в западном направлении, а потом менять поезда, спрыгивая с них между станциями.

Но по воле рока именно в то утро во время построения меня назначили старшим рабочей команды и окликнули по имени. Все произошло по несчастному для меня стечению обстоятельств, так как тот, вместо кого меня хотели назначить руководить работами, накануне вечером неожиданно заболел. Меня несколько раз окликнули по списку. Как мне потом рассказали, когда я не отозвался, в воздухе повисла звенящая тишина. Каждый стоял и терпеливо ждал, что же теперь предпримет охрана. Те собрались вокруг переводчика, который затем приказал выйти из строя того, кто знал, куда я мог направиться. В тот раз обязанности переводчика исполнял немец из Силезии, который бегло разговаривал по-русски и по-польски. Именно его мы с Максом пытались сманить вместе с нами в побег. Он же переводил для нас на ферме. Мы понимали, что его знание русского языка может оказаться бесценным. Сами мы с Максом могли лишь поддерживать разговор с местными крестьянами, в то время как тот человек мог сойти за настоящего русского.

Как только охрана перешла к угрозам, он предал нас без малейших колебаний. Он попросил проверить наличие в строю Макса, и когда открылось и его отсутствие, переводчик без зазрения совести рассказал все то, что мы обсуждали прошлой ночью: как еще на ферме мы начали вынашивать планы побега, как собирали информацию о географии окружающей местности и т. д.

Русские немедленно сели кто верхом, кто на сани, и началась погоня. Предателю из Силезии было мало того, что он просто предал и рассказал о возможном маршруте нашего движения; этот иуда решил лично поучаствовать в охоте. На земле лежал полуметровый слой снега, что сильно затрудняло нам движение. К тому же, по понятным причинам, мы старались держаться подальше от дорог. Мы успели очень удачно разжиться хлебом в одной из деревень, и наш трудный путь казался нам немного легче оттого, что в карманах лежали драгоценные куски, когда свора охотников нас настигла. Близился вечер, но мы не собирались останавливаться для того, чтобы поесть, раньше полуночи. Иногда на ходу мы по нескольку раз откусывали хлеб, чтобы заглушить чувство голода. Сначала тремя предупредительными выстрелами нам приказали остановиться. Но мы все равно продолжали идти вперед, впав в ступор от отчаяния. Погоня приблизилась, стрелки рассредоточились и начали стрелять в нас, открыв огонь слева направо. Пули ложились очень близко, и нам пришлось упасть лицом в снег, который разрывался фонтанчиками вокруг. Один из верховых взял нас на прицел винтовки. Нас окружили со всех сторон; нигде поблизости, до самого горизонта, не было ни местечка, которое мы могли бы использовать как укрытие. Мы смирились с неизбежным, с теми ужасными последствиями для нас, которые оно принесет, и сдались на милость победителей.