На войне Дунайской - [39]

Какой-то аскер вздумал проверить, действительно ли Христо из болгар, принявших мусульманскую веру: расстегнул ворот его рубахи и обнаружил крест. Офицер приказал тут же высечь плеткой обманщика, но в это время турки всполошились, потому что заговорили пушки Святополка-Мирского. Это спасло Христо.

Столетов поблагодарил охотников за отличную разведку и приказал быть им, впредь до подхода бригады Ольденбургского, в составе охраны штаба ополчения.

Графа Келлера, а тем более Скобелева, Столетов беспокоить не стал. Съемка укреплений, сделанная Караевым, совпадала с имевшимися данными в Иметлийском отряде. О том, что южная сторона Шейново менее укреплена, командующему будет доложено утром, и он поднимет в обходную атаку донских казаков с большей уверенностью в успех дела.

Дудар и Христо не спали почти до самого утра. Получив разрешение от начальника охраны ополченского штаба, они ходили от одной коновязи к другой, будили обозных ездовых, выбирая для себя коней, оружие и все необходимое для жизни и боя — из трофейного добра, захваченного на перевале и при взятии Иметли.

— Везет нам в делах, Христо, — говорил Караев, рассматривая зубы беспокойного коня при свете сальной коптилки. — А в жизни не везет. Скажи, где мой Тохдзу? В Осетинском дивизионе. А где дивизион, скажи? Были две сотни у герцога, а потом их опять вернули к Гурко. Так мы и не встретились с Тохдзу. Да и жив ли он?

— Конечно, жив, ваше благородие! — весело отвечал Бошков, выводя из сарая облюбованную лошадь.

— Опять «благородие». Ты это брось, Христо. Не до шуток. Тоску ношу в душе по своему верному Тохдзу.

— Найдешь коня своего, не скорби, Дудар. А офицером будешь. Помнишь, твой земляк говорил: есть примета.

— Помню. В госпиталь уезжал с Шипки, Гуда назвал благородием, Гайтов сказал «примета». А знаешь, Христо, кавалер Гуда убит.

— Царство ему небесное! — перекрестился войник.

До сигнала построения они проспали в сене, у самых ног своих новых коней.

* * *

Шипка-Шейновское сражение вошло в историю, как одно из крупных достижений русского военного искусства.

Полководческий талант Скобелева подсказал ему новые тактические приемы: скрытное сближение с противником под покровом утреннего тумана, концентрация артиллерийского огня на главном направлении, короткие перебежки рассредоточенных цепей к укреплениям турок и, наконец, смелый обходный маневр конницы, замкнувший тактическое окружение лагеря армии Весселя-паши.

Скобелев стоял на высоком кургане, вокруг которого рвались артиллерийские гранаты, и говорил своим ординарцам:

— Если меня убьют, слушайтесь графа Келлера, он знает все!

Туман рассеивался. Командующий видел в бинокль, как стрелки Углицкого полка и дружинники-болгары залегли под ураганным огнем турок. К полю боя подходили Казанский, Владимирский и Суздальский полки, только что спустившиеся с перевала.

— Хоранов! Скачи: казанцев — в огонь.

И ординарец помчался к вытянувшейся колонне полка.

Через несколько минут до наблюдательного кургана командующего донеслось раскатистое «ура», а на южной окраине Шейново блеснула саблями лавина донских казаков.

— Граф, — обратился генерал к Келлеру. — Съемка ночных охотников у вас?

— У меня, ваше высокопревосходительство.

— Весь огонь горных батарей — по кургану Весселя-паши!

— Слушаюсь! — Келлер сам помчался на коне к линии батарей, собранных у юго-западной окраины деревни.

Первые залпы четырнадцати орудий сотрясали все вокруг. Турецкие гранаты не рвались больше у наблюдательной высоты Скобелева. Он смахнул с фуражки упавший с деревьев снег и приказал:

— Коня!

Над полем боя поднялось знамя 16-й дивизии Скобелева.

С паническими возгласами: «Ак-паша! Ак-паша!»[19] турки бросали ружья, убегая в глубь села.

На Шипкинских высотах гремело сражение. Генерал Радецкий сковывал находящиеся там войска низама, чтобы они не обрушились на голову Иметлийского отряда.

Михаил Дмитриевич придержал коня, протянул руку. Хоранов подал ему тяжелый полевой бинокль.

— Вижу белый флаг на кургане Весселя!

— И я вижу, ваше превосходительство! Лопнул Вессель-паша!

В тот момент, когда Вессель-паша, оказавшись в безвыходном положении, окруженный со всех сторон в своем лагере Шейново, выкинул белый флаг, Радецкий продолжал сражаться на высотах. Шипкинский отряд оказался в крайне тяжелом положении. Турки напирали на атакующие цепи Подольского полка.

Перевал заволокло дымом орудийной канонады.

Скобелев позвал ординарца.

— Марш на Орлиное гнездо, передай Радецкому, что Вессель-паша сдался, и скажи там турецкому коменданту, чтобы он тоже сложил оружие. Передай ему, что если я через два с половиной часа не получу ответа, так все они у Магомеда в раю будут.

«Я повернулся и поскакал исполнять приказание, — говорится в воспоминаниях урядника из Осетинского дивизиона. — Передо мной высились от самой подошвы покрытые снегом Балканы, голова Святого Николая была закутана облаком. Не успел еще я доехать до Шипки, как за мной скачет адъютант и передает мне записку Весселя-паши с приказанием сдаться для паши — коменданта шипкинских высот. Я спрятал записку и поскакал через Шипку, по дороге вверх. Вскоре так стало круто, что я слез с коня и повел его в поводу. Я горец, но скажу, что идти было нелегко. На половине горы меня остановили. Один взял коня, другой схватил меня. Я потребовал, чтобы меня вели к паше. Мы стали подниматься вверх, миновали цепь, шли мимо войск, которые мало обращали внимания на меня, одетого в бурку и шапку-папаху. Наконец привели меня к землянке. Один вошел в нее, потом вышел и толкнул меня в дверь. Посередине, стоял громадного роста паша. В углу сидел человек, оказавшийся потом переводчиком. Я дословно передал слова Скобелева и записку.