На волка слава… - [21]

— Слишком мало времени.

— Да нет, — сказал я.

Мы смотрели друг на друга, размышляя. Стоит или не стоит.

— Да нет, не мало, — повторил я. — Пойдемте.

Ее я тоже больше никогда не видел. Она очень редко наведывалась в Париж. А я оставался совсем один. Всегда один. Наедине со своей проблемой. До того дня, когда… Потому что вот, наконец, случай, кривая, поворот… Нечто, имеющее значение. Преодоленный барьер. Однажды вечером я пошел в кино. Передо мной у окошка кассы женщина берет билет. Я беру свой. Мы входим. Друг за другом. Билетерша, которая нас сопровождает, светит перед нами своим маленьким фонариком. Ведет нас.

— Может быть, тут? — спросила женщина, указывая на свободное кресло, единственное в середине ряда.

— А вы не хотите вместе?

— Конечно, конечно, — согласился я.

Еще и сейчас я не знаю, что тогда со мной произошло. Есть мужчины, которые вовремя находят что сказать. Я не из таких. Что касается женщины, то я даже не успел рассмотреть ее. У меня не было никакого определенного желания. Но фраза вылетела у меня моментально, словно мне ее кто-то продиктовал, прежде чем я успел подумать. Самопроизвольно. Непроизвольно! ЭТО У МЕНЯ-ТО, ЧЕЛОВЕКА, НИКОГДА НЕ ДЕЛАВШЕГО НИ ЕДИНОГО НЕПРОИЗВОЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ. Никогда. Вот еще черта, которую я должен отметить. Другие могут говорить, двигаться, даже не думая. Если не постоянно, то хотя бы иногда. Так мне во всяком случае кажется. Насколько можно об этом судить со стороны. Они как бы совпадают со своими жестами. Я — нет. Я вижу свой жест, даже еще не начав его. Слышу свои слова, еще не открыв рот. И они мне кажутся такими глупыми, такими бесполезными, что обычно я отказываюсь их произносить. Или же я неловко дергаюсь, кручусь со своей уже готовой фразой, с уже остывшим жестом, которые ждут меня, а я никак не могу к ним присоединиться.

Но на этот раз моя фраза вылетела у меня изо рта. Непроизвольно. Я еще продолжал удивляться этому, когда мы уже сидели, женщина и я, рядом друг с другом.

— Надо же, а вам дерзости, я вижу, не занимать, — сказала она.

— Хе, хе, — произнес я.

Польщенный. И взволнованный одновременно. Потому что мне показалось, что с помощью этих «конечно, конечно» я, наконец-то, преодолел БАРЬЕР. Тот барьер, который не помогли мне преодолеть ни женщина с улицы Жермен-Пилон, ни женщина с вокзала Сен-Лазар. Барьер мира, в котором люди ЗНАЮТ, в котором жесты, слова возникают непроизвольно и точно заполняют предназначенное для них пространство.

Надо отметить, что это длилось недолго. Фраза выскочила, а я снова погрузился в свою магму. На какое-то время я перестал себя видеть. Но почти тут же увидел снова, увидел как бы издалека, маленького, сидящего на краешке планеты в кресле, с прикрепленным к креслу номером, в пальто, обтягивающем мне грудь. Женщина даже удивилась.

— Интересно, — отметила она, — а я подумала, что вы более разговорчивый.

Хотя я что-то говорил, но лишь бы что-нибудь сказать, и слова, не сцепляясь друг с другом, ничего не значили, повисали в воздухе. После кино я даже не стал ничего предлагать ей. Между тем она рассказала мне про своего мужа. Я спросил у нее:

— Увидимся?

— Вы хотите?

— Очень.

Я произнес это с убеждением в голосе. И, кажется, даже взмахнул локтями, как пингвин. Завтра? Нет, на следующий день у нее не получалось. Послезавтра? Хорошо. Перед станцией Ришелье-Друо? Договорились.

Но как раз на следующий день я совершил кражу. Есть ли связь между этими двумя эпизодами? Да. Я говорю об этом без колебания. Да, и именно ПОТОМУ ЧТО Я НЕ ВОР. Мне скажут… Действительно, в такой-то день мне случилось украсть. Но если человек один раз украл, это еще не значит, что он вор. Больше этого со мной никогда не случалось. Ни разу. Я скорее даже щепетильный человек. Совсем недавно, когда я покупал в метро билеты, кассирша дала мне две книжечки по десять билетов, а денег взяла только за одну книжечку. Так я пробежал все лестницы и вернулся, чтобы сказать ей. Это о чем-то говорит. И то же самое с моим «конечно, конечно», которое я выпалил, хотя я совсем не развязный. Вот в чем связь между этими двумя эпизодами. Я должен объяснить, как все это произошло: в ту пору господин Дюфике поставил меня на розничную повседневную торговлю в магазине. Дело не слишком прибыльное, потому что фирма занималась, в основном, крупнооптовой и мелкооптовой продажей. Ну, в общем, зашел один клиент и выбрал себе несколько реестров. Я подошел к кассе, чтобы их упаковать, и говорю одновременно и клиенту, и кассирше:

— Вот, это составляет триста семьдесят пять франков.

Клиент вынул банкнот в пятьсот франков и протягивает его. Госпожа Пук проверяет филигрань. У нее мания — филигрань. А в это время из кабинета появляется господин Дюфике и спрашивает своим гнусавым голосом:

— Мадемуазель Пук, не разменяете ли тысячу франков?

Госпожа Пук начинает суетиться, — она всегда суетится, по любому поводу — у нее не хватает каких-нибудь двух су, и она уже готова перевернуть весь магазин, так вот, она засуетилась…

— Разумеется, господин Дюфике. Значит, тысячу франков.

И она занялась этими десятью банкнотами по сто франков, а банкнот клиента положила рядом с кассой. Потом передала деньги господину Дюфике, повернулась опять к клиенту и отдала ему сдачу — сто двадцать пять франков. А банкнот в пятьсот франков остался лежать, всеми забытый, около кассы, рядом с моим упаковочным столом. Клиент ушел. А я накрыл тем временем банкнот листом упаковочной бумаги. Мадемуазель Пук закрыла свою кассу и продолжила вышивание крестом.