На Волге - [12]

— Да вот с Егорьева дня пасти придется, — проговорил несмело он, — так разве вечером.

— Ну, хорошо, вечером, а то буду приходить к тебе и в лесу станем учиться. Это еще лучше будет. Никто не помешает, — уже радовалась Елизавета Михайловна своему плану. — В лесу свежесть, прохлада, там твоя головка лучше все поймет. Милый, как мы будем счастливы!..Что же, уж уходишь? Ну, прощай, — проговорила она, видя что Ванька встал.

— Прощай, барышня, — беззвучно проговорил он, хотел еще что-то сказать, но голос осекся. Он постоял еще некоторое время, помял шапку в руках и вдруг стремительно выбежал на улицу. Что-то радостное открывалось перед ним и Ванька чуть не плакал от счастья. Вдруг вся жизнь наполнилась и дорога стала. Ванька-пастух приют нашел. А Лиза осталась задумчивой, больной, но тоже счастливой. Многое волновалось в ее груди. Жажда жизни становилась сильнее, неотвязчивее, и даже не жажда жизни, а страдания во имя другого. Теплый весенний воздух лился в открытое окно, на светлом небе кое-где зажигались звезды, все сулило радости и ясное, полное тепла и света, будущее.

VI

Занятия Лизы начались с Фоминой недели. Число учеников сначала было очень невелико. Некоторые из крестьян относились с большим недоверием и в ней, и к ее слабому здоровью. — «Где ей, на ладан дышит, любой малыш ее перекричит». Но это до нее не доходило. Правильные занятия предполагались не ранее осени, т. е. с 15 сентября. Елизавета Михайловна была даже рада, что пока вся школа состояла из 10 человек. Сначала она встретила в них полное нежелание сойтись с ней, но мало-помалу отношения становились ближе; правда, приходилось иногда прибегать в крайних случаях к пряникам и грошовым конфектам, но за то теперь дети уже сами подходили в ней с разговорами. Это ее бесконечно радовало. Случалось, что Лиза, с пылавшим лицом, толковала им что-нибудь, а ребята выделывали в это время одну из своих бесчисленных шалостей; но она со всем мирилась, надеясь со временем на лучший ход дела. «Ведь они, глупые, пользы своей не понимают, — говорила она крестьянам, — еще не привыкли учиться», и со всей страстью продолжала служить своему делу. Ванька приходил каждый день и всегда радовал ее своими успехами.

— Милый, учись, учись! Ты многое узнаешь, — лаская его, говорила она, — и забудешь в книге свою невеселую жизнь.

И Ванька учился, как мог, хотя бы ужь для того, чтоб утешить Елизавету Михайловну.

Были два лентяя, которые положительно ничего не хотели делать; они преисправно брали конфекты и пряники, но на другой же раз являлись, не зная урока и изобретая новые шалости. Она горячилась, умоляла, толковала им без конца, но они школьничали и ничего не делали.

«Видно, я виновата, — мучилась она, — что не умею объяснить им и привлечь их внимания». И продолжала бесплодно, на все лады, объяснять. Ванька видел ее мучения, — видел, как она возвращалась в свою комнату измученная и обессиленная, — и не знал, чем помочь. Он раз подошел к ним и внушительно заметил, что они дураки и только мучают Елизавету Михайловну, чтобы старались учиться или их выгонят из школы. Но это только ухудшило дело. Ванька стал любимчиком учительши, и все принялись его преследовать. Эти распри между учениками приводили ее в отчаяние.

«Если с этих пор станут ненавидеть друг друга, то что же будет потом, когда столкнутся с жизнью и настанет настоящая борьба?» Она толковала им, что нужно любить друг друга, жить мирно, без ссор, но сейчас же начиналась драка. И она отчаивалась. Раз даже решила сказать отцам двух шалунов, чтоб они попробовали убедить их в пользе учения, что сама она испробовала все средства, но они ее не слушают. Отцы выпороли детей. Это привело ее в глубокое горе. Она за все упрекала себя. За то сколько радости приносили ей малейшие успехи учеников. Она не знала, как их хвалить и награждать. Более всех радовал Ванька. Он уже начинал читать, и каждое слово, с трудом выходившее из его губ, приводило ее в восторг.

Так шла ее жизнь в волнениях и радости. Они губили ее слабое здоровье, но она, увлеченная делом, не замечала ничего. На дворе уже стояла весна: кусты сирени и черемухи под окнами школы покрылись первой, нежною зеленью. В небе звенели жаворонки. Лиза восхищалась природой, радовалась, горевала, — словом, жила самой тревожною жизнью, только грудь все болела и временами мучил кашель. Ванька начал пасти свое стадо и не мог бывать в школе. Впрочем, теперь он уже читал с грехом пополам и длинные весенние дни проводил в своем заповедном лесу и в полях, усиленно работая, складывая слова и фразы. Вечером он прибегал к ней и сообщал о своих успехах. Задолго до его прихода она садилась у окна и смотрела на уходившие в лесу поля, на извивавшуюся желтою лентой дорожку, откуда являлся Ванька. Часто даже выходила ему на встречу. Она знала, что он ее любит, и это сознание успокоивало ее тревогу. Стояли первые дни мая; ясное небо только изредка затемнялось набегавшею тучкой, орошавшей землю. Нежная, бледно-зеленая листва принимала изумрудный оттенок. Как-то вечером робко запел соловей. Жизнь била ключом, являлись смутные, тайные желания… Опьяняющий воздух весны лился от каждого листочка и что-то сильнее заставляло биться сердце и захватывало дыхание.