На весах греха. Часть 2 - [4]

Значит, Маргу я разлюбил, подумал Нягол, стряхнув с себя космические видения. А любил ли по-настоящему? Где-то глубоко в груди резанула затаенная, затухающая, а на самом деле никогда не отпускавшая его тоска по Ней. Она пропала без вести, а Марга всегда рядом, и хотя колесит по свету, ее можно когда угодно увидеть и услышать, с нею можно поболтать, можно ее приласкать — зрелую, доступную Маргу, которой после Нее досталась его скаредная любовь. Почему так, Нягол?

Он и сам не знал, почему. Судьба нам неподвластна, хотя мы строим ее своими руками. Верно ли это? Раньше ему казалось, что верно. Если бы он не бросил учебу в Граце еще на первом курсе, если бы не поддался писательской лихорадке, а просто переболел ей и нашел себе профессию, которая приковала бы его к одному учреждению, коллегам и начальству; если бы не колесил по стране, не встречался с таким множеством самых разных людей, не соприкасался с такими разными судьбами, не читал таких книг; если бы его пути-дороги не пересеклись с путями-дорогами Весо; и, наконец, если бы третьего сентября он вышел пораньше или вообще не ночевал дома, а еще накануне повел бы Ее в другое место и они остались там, как это уже бывало, — Нягол сухо сглотнул, — если бы да кабы… Тогда уж нужно вернуть юность, а еще лучше-вернуть время до детства, а то и до рождения, обратиться к генам, унаследованным от мамы Теодоры и деда Петко. Гены, жизнь и поведение в соответствии со всеми их превратностями, — из всего этого и слагается судьба. Вот и войди, если можешь, в этот хаос и справляйся, опять-таки как можешь…

Нягол загасил сигарету в пепельнице, бросил рассеянный взгляд на мерцающие огни города и ушел в дом.

Вызов на почту для разговора с Маргаритой Нягол принял с упавшим сердцем. Предчувствие не обмануло его — их препирательства, длившиеся целых полчаса, удивили даже видавших виды телефонисток, которые подслушивали, затаив дыхание. С первых же слов Нягол почувствовал, сколько обиды накопилось у Марги — как он мог ее не встретить, не позвонить после телеграммы, почему торчит в этом городе и вообще — в чем дело? О присутствии Елицы она не подозревает, догадался Нягол, слушая ее упреки. «Марта, — отвечал он примирительно, — ничего не случилось, просто я решил побыть здесь немного после похорон, так надо, пойми». Она не понимала: он все-таки мог бы прилететь самолетом в столицу, встретить ее, а потом снова вернуться, раз уж так надо. Ссылка на то, что он не знал даты приезда, ее не удовлетворила: достаточно было позвонить в театр, чтобы узнать не только дату, но и номер рейса, которым она прибывает из Вены. Нягол признал очередную вину, не зная, как сообщить ей, что Елица здесь, с ним, и он не может оставить ее одну. Марта осыпала его упреками и вопросами — она была явно глубоко задета, и он не решился сказать об Елице, потому что это был бы ко-ниц. Дурацкое положение, повторял он себе, вспоминая, какие скандалы устраивала она, узнав о бегстве Елицы. Попробуй, объясни все это женщине вроде Марги, да и вообще любой женщине. «Марта… — он не знал, что ей сказать, — ты в отпуске, почему бы тебе не сесть в самолет и не приехать сюда, проведем вместе неделю, другую, я засел за работу…» «Что еще за работа?» — не выдержала она. «Та самая, которую я все откладывал». «Роман?» — не верила она. «Он самый, пишу каждый божий день…» «В таком случае что прикажешь делать мне, скучать в этом захолустье, ходить по магазинам, готовить, а по вечерам торчать перед телевизором?» «Марга, не вредничай. В конце концов мы не дети», — укорил ее Нягол. — «Да-да, я знаю, мы уже старики. Белые как лунь ветхозаветные старики времен библии, Пелопонесских войн и походов Александра Македонского! — запальчиво ответила она. — Когда ты поведешь меня к старику Архимеду поглазеть на его опыты?». Нягол усмехнулся, а если бы увидал, какое замешательство написано на лицах подслушивающих телефонисток, то расхохотался бы во все горло. «Марга, — сказал он, — для этого придется ехать в Сиракузы. Я готов, дело за тобой…» — «Прекрати, прошу тебя! — снова взорвалась Марга. — Боже, какая же я дура…»

В далеком голосе Марги послышались слезы, и Няголу стало стыдно. «Послушай, — внезапно осенило его, — а что ты скажешь, если мы поедем на море? Снимем какую-нибудь дачку, поживем без забот, ты будешь отдыхать, объездим все побережье, будем купаться — отдых так отдых!». Немного поразмыслив, она ответила потеплевшим голосом, что для моря еще рановато. Нягол ухватился за ниточку: ладно, не будем купаться, а просто поездим; потом вернемся сюда, а в разгар лета снова засядем у Понта, на этот раз по-настоящему. Марга помолчала и вдруг спросила: «С каких это пор ты пристрастился к Понту?». И попала прямо в цель: он действительно недолюбливал летнее море, пляжный гомон, курортную сутолоку и предпочитал пустынные осенние берега, рыбаков, прохладные утра, тихие вечера. «Я не пристрастился, но жду тебя здесь в ближайшие дни. Решать будем вместе, идет?» — «Нет!» — отрезала Марга и бросила трубку.

Нягол вернулся домой мрачный, к чувству вины перед Маргаритой, примешивалось негодование. Эта женщина по-прежнему предъявляет чуть ли не супружеские права, которых у нее нет и не было: они друзья, их связывают интимные отношения, но и только. Она же не хочет мириться с таким статусом. Так она и заявила, когда они однажды поссорились: «Ты, дорогой, законченный эгоист, и твоя игра в статусы мне надоела. Ты забываешь, что я не какая-нибудь юная и восторженная поклонница твоего таланта, а зрелая женщина и хочу полной ясности в наших отношениях. Или мы будем вместе, или расстанемся навсегда». Она знала, что в таких случаях он смягчается и уступает, так получилось и в тот раз: Нягол сказал, что любит се, что на свете нет ни одной души, которая могла бы ему заменить ее, но оба они в тот момент подумали о его племяннице…