На трудных дорогах войны. Подвиг Одессы - [17]

Чтобы ослабить удары волн, уменьшил ход до 6 узлов. В многочасовой борьбе не выдержало слабое звено. После очередного сильного удара волны корабль покатился влево, и рулевой тревожно доложил: «Корабль не слушает руля». Из всех неприятностей флотской службы для командира эта – одна из мерзких. Корабль неуправляем и, хотя на ходу, все время норовит стать бортом к волне. Опять выматывающая бортовая качка. Она настолько стремительна, а крен угрожающ, что все на корабле, что привязано, пытается сорваться, а что сварено с корпусом, грозит переломиться; люди, чтобы не свалиться и не смыло за борт, держатся за надежные устройства.

Все мои мысли о руле. И каково там сейчас машинистам? Вентиляторы остановлены, так как через них заливает машинные отделения. Температура там 45 градусов. Сдадут люди – и последствия трудно предвидеть. Ведь на походе машина и руль – это все.

В шторм – и без руля. Можно себе представить, какие невидимые для других процессы потрясают все существо командира, – он в ответе за корабль и экипаж. Он должен найти и принять решение. Но какое? Рулевое устройство – в кормовом отсеке. А как туда пробраться? По палубе катят многотонные валы воды. Туда нужно послать только добровольца, как в бою на смертельно опасное дело.

Вхожу в штурманскую рубку, угрюмо и в упор смотрю на штурмана. Он понял меня. Надо рисковать. Может, даже жизнью. Во имя корабля и экипажа.

– Разрешите с рулевым пробраться и отремонтировать? – обратился ко мне Глазунов.

– Идите.

Надеваем на них спасательные пояса, привязываем тросы. Назначаю обеспечивающую группу во главе с боцманом Поповым. Я рискую несколькими жизнями, Но для спасения корабля. И с напутствиями отправляю. Чтобы волна меньше накрывала корабль и не смыла людей, даю ход 24 узла и с помощью машин удерживаю курс по волне.

Томительные полчаса. Как призрак появляется Глазунов: все в порядке. Я готов обнять его. Но чур! Он позавчера мною арестован за возвращение с берега под хмельком. И все-таки, рассуждаю по справедливости, за подвиг даже провинившемуся полагается награда. После такого рискованного дела идти на гауптвахту обидно, а со стороны командира это выглядело бы просто жестокостью. По приходе в базу сниму с него арест, а остальным – в приказе благодарность.

Повернул на прежний курс. И опять те же удары. Но после пережитого я на них реагирую по-другому.

Радиосвязь на УКВ с эсминцами прервалась, мы далеко оторвались. На дальномерном мостике, где стоял старшина-сигнальщик (он же и наблюдатель) и куда я поднялся, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, было еще хуже. Сквозь рев ветра и водяную пыль старшина прокричал мне на ухо, что он вроде видел проблеск огня. Я даже оторопел: неужели нас ищут? Ведь это еще одна опасность – столкновение в кромешной ночной и штормовой тьме. Тем более что нам ничем не поможешь в таком положении. Наше дело – выгребать самостоятельно к Крыму. Нет, это галлюцинации! Слишком мудр наш Михаил Захарович, чтобы решиться на поиск.

У теперешних мореплавателей к услугам радиолокация, круговой обзор, даже вехи видны. Иные отучились визуально наблюдать. Встретились мы в Ла-Манше, а в другой раз в Атлантике с кораблями США – ни души на мостике. Погода ясная, а локаторная антенна вращается, пользуются обзорным экраном. Такова, видимо, психология человека в век техники.

Когда мы получили локаторы, удивлялись: как совсем недавно могли без них плавать и даже в туман подходить к берегу и входить в базу?!

А тогда как бы пригодился локатор. Можно было бы видеть, где эсминцы, и по Крымским горам определиться. Пока же я, мокрый до нитки, на ветру держусь за стойку и слушаю удары кренометра.

И вдруг чудо: стих ветер. Полнейший штиль. Только крупная зыбь. Как во сне. Наверняка проходим центр антициклона, а в нем всегда затишье (это в центре циклона наисильнейший ветер). Надо ждать перемены направления ветра – подует от норд-веста и с той же силой. Открылась полная видимость, как и положено в центре антициклона. На горизонте огни – это эсминцы. Даю самый полный ход. Вступаю в кильватер. Открылся маяк Сарыч на южном берегу Крыма. Только легли на курс норд-вест, сразу задул ветер 10 баллов. Все повторяется. И опять ход 6 узлов.

Мимо пронесло какое-то неосвещенное судно без ходовых огней. Как привидение. Мы едва увернулись от него. Похоже, на нем вышла из строя вся энергетика, не работали руль и машина. В базе нам сообщат, что за Балаклавой шторм выбросил на берег греческое судно. Много лет торчал на камнях его остов.

Ветер усилился до 11 баллов. Опять пошли щелкающие удары над головой и началась клятая крученая восьмерка. Но я почувствовал, что качка не такая стремительная. Понятно: мы израсходовали топливо, центр тяжести корабля поднялся, метацентрическая высота уменьшилась, начальная остойчивость стала меньше, качка стала спокойнее. Но возрос опрокидывающий момент, а это опасно при ударах волны. И я приказал механику немедленно принять забортную воду во все пустые нефтяные цистерны.

«Шквал» отставал от эсминцев. Михаил Захарович, видимо, беспокоился за нас и запросил: «Доложите состояние корабля. Можете ли следовать в Севастополь или вам лучше идти в Ялту?» Ответил: «Следую за вами». Командиры эсминцев «Шаумян» – Е.Н. Жуков и «Петровский» – К.Д. Сухиашвили участливо запрашивали: «Как самочувствие?» Не ответишь же друзьям, что плохо. «Лучше всех», – горько отшучивался я.