На троне в Блабоне - [108]

Жена примирилась с ночной профессией мужа и бодрствовала, с трепетом ожидая легкого скрипа двери и бряцания брошенного в угол мешка — знак того, что ему сопутствовала удача. Она давно поняла: чтобы стать вором, так же как и муллой, надо иметь призвание, и, следовательно, Тот, Кто Никогда Не Спит, благоприятствует ночному промыслу мужа.

Ахмад Талиб был справедливым вором, нередко он упрекал себя за то, что подчиняется велению сердца, а не разума. Он никогда не протягивал руку к монетке бедняка, спавшего под стеной, хотя та светилась, подобно кошачьему глазу, между разжатыми пальцами; ни за что на свете не опустошил бы он тарелки слепца, не вынес бы из дома покойника подсвечников, хотя это так просто: выскользнуть вместе с толпой скорбящих. Случалось, оставаясь почти без добычи, он подбрасывал плачущей вдове только что похищенный кошелек.

Зато Ахмад не церемонился с богатеями, которым носил с базара плоды и овощи. Порой ему приходилось долго ждать оплаты, и тогда он запоминал во всех подробностях расположение двора, оценивал сундуки, знакомился с замками, и они покорялись ему ночью, как истинному хозяину.

У него было несколько правил, суливших ему безнаказанность. Он не признавал сообщников, хранил тайну и никогда до истечения года не продавал украденных драгоценностей. Он осторожно извлекал каменья из оправы, а серебро и золото расплющивал ударами молотка. И тогда в случае надобности можно было сказать: драгоценность валялась в дорожной пыли, затоптанная по воле Аллаха верблюдами и покореженная колесами арбы.

Дерзкие кражи встревожили визиря, и он приказал усилить бдительность и утроить караулы. Многих воров, которые были не столь осмотрительны, как Талиб, а порой и бедняков, сочтенных правосудием ворами, схватили и обезглавили.

В те дни Аллах благословил Ахмада, и Фатьма родила сына. Пригласили благочестивого старца, метнувшего на разглаженный ладонью песок пригоршню камней и разноцветных зерен.

— Тебе предстоит радоваться и скорбеть, Ахмад.

Родился сын, который будет и твоей гордостью, и твоим палачом. Однако любовь скует вас крепче любой цепи. Хоть ты и не будешь учить сына, он без тебя освоит твои уроки. Эти мои слова, сегодня, может, не вполне понятные, обернутся завтра его судьбой.

Ахмад одарил старца и задумался над пророчеством. Фатьма умоляла мужа не думать больше о богатстве и отказаться от ночных похождений. Ахмад пересчитал свои драхмы, и вдвоем они убедились, что на жизнь для троих скопленного серебра недостанет. Поддавшись уговорам жены, решив заняться честным заработком, Ахмад нанялся погонщиком ослов и двинулся с караваном богатого купца в далекую Индию. Через три года он рассчитывал вернуться, надеясь, что хозяин щедро вознаградит его.

Он ушел, провожаемый всей улицей, нагруженный скромными подарками и напутствуемый благословением подобных ему бедняков.

Смоковницы давали Фатьме свой урожай, грядки у стены приносили плоды, помогали соседи. Мальчик рос веселый и здоровый. Минули три года, но муж не возвращался. Тщетно выспрашивала Фатьма проводников и купцов, путешествующих по дальним странам. Они рассказывали ей о грозных ущельях, кишащих разбойниками, о корыстолюбивых ханах, о лавинах и бурных реках, о вампирах и о красоте индийских женщин, под чьими танцующими стопами подрагивает от вожделения земля. Одни уверяли, что мужа, по всей вероятности, ограбили и убили, ибо в долинах вместо камней виднеются выбеленные солнцем человеческие черепа, другие, прикладывая в знак правдивости сведенные воедино пальцы ко лбу, к губам и к сердцу, нашептывали, что он, несомненно, забыл о жене, поселился в чужом краю и женился на красавице.

Ни улочка, ни смрадный переулок рядом с каналами, проложенными от дворца халифа, не менялись, убыло, правда, стариков, зато прибыло детей, и сын Фатьмы, юный Али, стал похож на подрастающего козленка. Женщины одаривали его пригоршнями фиников, мужчины пощипывали за шею, глядя на него с вожделением.

Минуло двенадцать лет. Однажды вечером, едва мать уснула, мальчик выскользнул из дома, а утром положил на ее ложе золотой браслет. Тогда она обняла его своими натруженными руками и горько заплакала.

— Кем был мой отец? — спросил он. — Он является мне ночами и будто зовет меня, манит скользить среди спящих, неуловимый, как дым от костра.

— Твой отец был вором, — призналась мать, — но он никого не обидел… Он отнимал у тех, кто безнаказанно крадет сам, прикрываясь щитом высокого рода, закона и сильных друзей. Твой отец принес себя в жертву тебе. Он не хотел служить тебе дурным примером, к тому же для трех желудков рису было маловато, и он отправился в путь, нанявшись в услужение к богачу купцу. Раз уж ты, наперекор наукам муллы, пошел по его стопам, то так, видимо, хочет сам Аллах.

И мальчик стал красть, а был он изворотливым, как змея, проворным, как ласка, пролезал между прутьями решеток, отпирал засовы, снимал перстни со спящих, а те, чувствуя, как он гладит их во сне, блаженно улыбались.

Однажды он отправился в караван-сарай и присмотрел там богатого чужестранца. Он не обмолвился с ним и словом, лишь собирал рядом верблюжий помет, а потом, улучив момент, подошел вплотную и из-под бурнуса выкрал тугой кошелек. Закидал его навозом и вынес, никем не замеченный, на улицу.