На тревожных перекрестках - [39]

В один из майских дней меня вызвал на встречу командир подпольной группы из Радошковичей Виктор Залесский. Эта группа состояла, между прочим, из польских трудящихся. Я обрадовался возможности познакомиться с Виктором, о котором был наслышан. Он сообщил, что завтра в полдень по шоссе на станцию Олехновичи должен проехать контрразведчик Липов, знаменитый тем, что усиленно насаждал в партийное подполье провокаторов. Залесекий предложил захватить этого офицера. Я одобрил план.

Мы взяли из своих отрядов по нескольку бойцов и устроили засаду на шоссе Радошковичи — Красное. В середине дня появился желтый фаэтон с солдатом на козлах. Он вез офицера с дамой. Когда экипаж поравнялся с нами, я с карабином в руках выскочил на дорогу и крикнул:

— Ренцы до гуры! (Руки вверх!)

Адам Дзик вытащил офицера из фаэтона и разоружил.

Это оказался не Липов, а начальник радошковичского карательного отряда поручик Кухарский, который не раз публично похвалялся искоренить партизан и высмеивал пана Владислава, испугавшегося мести патриотов и оставившего службу.

Я подошел к поручику и спросил:

— Вы, кажется, хотели искоренить нас, пан офицер?

— Ради бога, не расстреливайте меня! Я даю слово, что выйду в отставку и навсегда уеду из Западной Белоруссии.

— А как же насмешки над паном Владиславом?

— Поверьте, я был глуп, не имел понятия о ваших возможностях. Я сдержу свое слово!

Жена поручика также стала умолять нас не убивать мужа, говорила, что у них маленькие дети. Я выслушал обоих и сказал:

— Кухарский заслуживает расстрела. Но это мы всегда успеем сделать, если он не сдержит своего слова. А сейчас давайте отпустим его, пусть едет.

Виктор Залесский и другие товарищи вначале не согласились с моим решением, но я объяснил им, что нам куда важнее репутация гуманных людей, чем расстрел одного поручика. А если он обманет, тогда уж ему несдобровать.

Однако Кухарский нас не обманул, как и его предшественник пан Владислав. Поручик уволился со службы и покинул белорусскую землю.

Вот такой способ устранения врагов использовали мы в числе многих других приемов борьбы. И немало офицеров и рядовых полицейских бросили тогда свою позорную профессию и стали жить честным трудом.

Но кто не мог ждать от нас пощады, так это шпионы и провокаторы. Не без их участия полиция арестовала командиров наших самых боеспособных подпольных групп Сергея Радкевича и Алексея Щебета, активных партизан Пискура, Маньковского, Асановича, Вольского, Иваровского и Петра Дзика. Мы приняли меры, чтобы уберечь от провала их товарищей — одних переводили на нелегальное положение, других направляли в лес, семьи патриотов увозили к родственникам и знакомым в другие волости и уезды. Одновременно усилили наблюдение за подозрительными людьми, появляющимися в окрестностях.

Брат схваченного командира группы Владимир Щебет узнал, что в деревне Стешицы какой-то тип интересовался партизанами. Вместе с товарищем по группе Петром Милашевским Владимир как бы невзначай зашел в хату, где находился незнакомец. Разговорились. Неизвестный назвался Костюковичем, сообщил, что он белорус, бежал из польской армии, ненавидит оккупантов.

— И здорово ненавидите? — спросил Владимир.

— Готов устроить любую диверсию, которую поручат партизаны, — ответил Костюкович.

Друзья пригласили незнакомца в лес. Собрались партизаны, обыскали его, обнаружили листовки и шпионские записки. Текст листовок носил полицейский характер. Отпираться было невозможно, провокатор сознался, что окончил месячные курсы в Вилейке при дефензиве, получил задание проникнуть в партизанский отряд, втереться в доверие к бойцам и потом выдать всех полиции.

Спустя десять дней Дмитрий Балашко сообщил мне, что его группа задержала на шоссе возле деревни Бомбали мужчину, который назвался Жилинским. У него отобрали оружие.

— Приведите его сюда, — попросил я. У меня имелись кое-какие данные на одного польского шпиона, следовало их проверить. Фигура была значительно крупней, чем задержанный в Стешицах.

Допрос продолжался несколько дней. Жилинский и шутками отделывался, и ругался с нами. Упорно твердил свою легенду:

— Я служил в Красной Армии, был на фронте и воевал против белополяков. Теперь помогаю честным белорусам сражаться в тылу врага.

— Патриот, значит? — спросил я его, будучи выведен из терпения наглой ложью.

— А что, скажете нет? — отвечал он, и глазом не моргнув.

— В Восточной Белоруссии бывали?

— Бывал.

— Случайно не знакомы с комиссаром лесного наркомата в городе Игумене?

Такого вопроса арестованный не ожидал. Ведь этим комиссаром до недавнего времени был он сам! Опытный разведчик, он долгое время скрывался в Советской Белоруссии под разными личинами, а когда чекисты напали на его след, бежал от возмездия к польским хозяевам.

Осенью 1923 года разведка сообщила, что польские паны укрепляют западнобелорусские гарнизоны, в города и крупные села на помощь полиции стягивают армейские части. Смысл этих приготовлений нам был ясен: власти решили предпринять против партизан массовую карательную экспедицию.

В преддверии похода карателей на повстанческие леса патриотическим силам необходимо было улучшить взаимодействие, наладить контакты, с тем чтобы успешней отразить удары врага. У меня возникла мысль установить связь с крупным партизанским отрядом, несколько лет сражавшимся в Полесье под командованием талантливого, бесстрашного вожака Кирилла Прокофьевича Орловского.