На трассе — непогода - [59]

Едва он это произнес, как тут же замер, словно у него перехватило дыхание, и его скуластое, крепкое лицо стремительно покраснело; он переступил с ноги на ногу, сказал смущенно:

— О черт!.. Я же совсем забыл… Ты прости, пожалуйста…

От этого его извинения стало еще более неудобно и ему, и мне; он понял это и, чтобы не влипнуть еще раз, поторопился сказать:

— Давай после смены в «Орбиту»… Поговорим, — и быстро зашагал от меня по пролету…

«Орбита» — особое место в нашем институте: днем — столовая, а вечером — нечто вроде клуба, куда можно заглянуть после работы, выпить кофе, немного спиртного, поболтать и даже потанцевать, — в зале установлен «меломан», а по пятницам играл институтский джаз.

Мы взяли с Лешей по рюмке коньяку и по чашке кофе. За соседним столиком сидели четыре девушки-чертежницы, они шушукались, поглядывая на нас, потом одна из них, худенькая блондинка, бойко сказала:

— Может, объединимся, мальчики? А? Чтоб не скучно, было.

— У нас мужской разговор, — пробурчал Леша.

Она надулась, тогда я встал, взял в буфете бутылку сухого, отнес девушкам.

— Не обижайтесь, девочки, но у нас сложности.

— У всех сложности, — капризно сказала блондинка. — А жизнь проходит.

— Еще не вечер, — смутно пообещал я.

У нас считалось — чертежниц обижать нельзя, и если такое случалось со стороны инженеров, то в этом усматривали интеллигентское высокомерие, хотя обидеть чертежниц было трудно.

Не успели мы с Лешей приподнять свои рюмки, как появился Алик. «Нет, — подумал я, — «Орбита» не лучшее место для уединения». Алик со стуком поставил на стол бутылку пива, объяснять ему, что мы хотим с Лешей быть вдвоем, было бесполезно, он этого не понимал, был твердо убежден — может и должен делать то, что ему хочется; он жадно стал пить пиво, роняя капли на бороду. Мы с Лешей переглянулись, потому что знали: как только Алик оторвется от стакана, сразу же заговорит, это не важно о чем, он может заговорить о самом неожиданном, что возникло в его голове благодаря внезапной ассоциации, и если уж это случится, то никакими силами остановить Алика будет нельзя, и потому-то, пока Алик пил пиво, Леша поторопился сказать:

— Послушай, Эрик, я тебя давно хотел спросить: ты в ГДР то был?

— Нет.

— Что же ты?.. Вон они к нам, видишь, как часто… А ты? Слушай, а этот… ну, кровный, что ли, твой отец, он из каких мест?

— Эйзенах… Тюрингия.

— Значит, ГДР?.. Так чего же ты не съездишь? Может, у тебя там какая родня есть… Да и вообще…

Он смотрел на меня, сощурив и без того узкие глаза, смотрел не мигая, — эта привычка осталась у него с детства, и под этим взглядом мне стало не по себе: то, что меня спрашивал об этом человек, который много лет назад, сжимая в мальчишеской руке перочинный нож, кинулся на меня, чтобы убить только за то, что мой настоящий отец был немцем, спрашивал так, словно укорял, было нечто странное, и я в этом деле почувствовал себя виноватым перед Лешей, хотя и не знал еще — в чем…

— Да, понимаешь, как-то не собрался, — пробормотал я.

— Вот и плохо, — глухо произнес Леша.

И тут вмешался Алик, он наконец выпил свой стакан пива и огладил ладонью пегую бороду, произнес решительно:

— А зачем, собственно, Эрику мотаться там? Выуживать прошлое?

— Хотя бы, — сказал Леша.

Алик скомкал бумажную салфетку, которой только что вытер губы, превратил ее в круглый шарик, покатал на столе.

— Заблуждение, — сказал он строго, — все эти теории о том, что прошлое определяет настоящее и будущее, — заблуждение. Всегда важен итог… Допустим, веками шла борьба идей или мысли, и вот найден оптимальный вариант, сделан вывод… возможна даже формула. Это-то для нас и важно. А сам процесс борьбы стал прахом. Как бы ни были занимательны его эпизоды, они ничего не дают нам конкретного… Вывод — да. Мы его препарируем в настоящем и получаем новый результат… Честное слово, не стоит тратить время на копание в прошлом. Конечно же не будем циниками, святая память есть святая память. И человечество поставило монументы великим. Они тоже итог… если хотите даже — вывод из жизни личности. Мне его хватает. Но если я начну копаться в подробностях, меня не хватит на настоящее… Впрочем, меня и сейчас на него не хватает…

Эти последние слова были правдой: Алик мог работать по шестнадцать часов не отрываясь; меня всегда поражало, откуда бралось столько трудолюбия в этом узкоплечем человеке, он не только работал запоем, но успевал и читать, и бегать по театрам и выставкам, ему всегда было некогда; думаю, и бороду-то он отрастил, чтоб не тратить время на бритье.

Высказавшись, Алик опять налил пива в стакан с таким видом, будто все, что будет происходить дальше, его не касается.

— Что же, по-твоему, если человек хочет узнать, каким был его отец, то он зря тратит время? — хмуро спросил Леша.

— Я все сказал, — ответил Алик.

— Странный ты мужик, — покачал головой Леша, — делаешь одно, говоришь другое.

— Я что говорю, то и делаю! — вдруг взвился Алик и хлопнул по столу ладонью так, что задребезжала посуда.

Вот этого от Алика я не ожидал, он всегда мог себя сдерживать. Видимо, ему самому стало неловко, он поспешно взглянул на часы, встал и сказал, извиняясь: