На торный путь - [60]

Во дворце государыня приняла поздравления сначала от новобрачных, а потом от съехавшихся знатных особ обоего пола и жаловала всех их к руке. Затем императрица имела открытый обеденный стол с великой княжной Елизаветой Петровной, принцессой Анной и принцем брауншвейгским. К столу был также приглашён герцог курляндский со всей фамилией. По окончании обеда начался бал. В самом разгаре веселья, когда граф Остерман закончил отплясывать очередной контрданс, его придержал начальник Тайной канцелярии Ушаков.

– На два слова, Андрей Иванович.

– Слушаю тебя. – Остерман внутренне насторожился.

Вице-канцлер догадывался, что в связи с состоявшимся бракосочетанием разговор может быть достаточно острым, но Ушаков, как всегда, начал уклончиво:

– Я полагаю, что теперь, став теснее, все наши отношения с цисарем римским станут гораздо дружественнее.

– Я тоже на это весьма надеюсь, – немедля выразил своё согласие Остерман, ожидая, что ещё скажет начальник Тайной канцелярии, а тот, к удивлению вице-канцлера, коснулся запретного:

– Как полагаешь, чей интерес скажется теперь больше?

Вопрос главному дипломату был предельно понятен. Если не сейчас, то по прошествии времени австрийцы уж точно попробуют навязывать свою волю, и тогда выкручиваться придётся именно ему. И Остерман спросил прямиком:

– Считаешь, речь пойдёт о Молдавии?

– И не только о ней. – Ушаков доверительно снизил голос. – Поговаривают, герцог Бирон был против брака, и ещё один нехороший слушок ходит: гвардия ропщет, немцев, мол, слишком много.

В груди Остермана пробежал холодок. Он прекрасно знал, Бирон имел намерение женить своего сына на принцессе, а это было ой как чревато, и сейчас Ушаков не просто так упомянул о недовольстве гвардии. Достаточно вспомнить о всех перипетиях, предшествовавших воцарению Анны Иоанновны. И тогда вице-канцлер решился.

– Я убеждён, Андрей Иванович, – сделав многозначительную паузу, Остерман проникновенно посмотрел в глаза Ушакову, – что австрийцы и кто бы там ни был будут вынуждены считаться с русскими интересами.

– И я так думаю, Андрей Иванович, – кивнул отлично понявший Остермана Ушаков, и они, заслышав ритм гавота, весьма довольные друг другом, разошлись.

На другой день принц с супругою поехали в Летний дворец и имели приватный обеденный стол у императрицы, а вечером был бал в присутствии государыни. В это время приехал маркиз де Ботта для принесения поздравления императрице. После краткого разговора они вкупе смотрели танцы, а затем маркиз, переговорив ещё и с принцессою, уехал. Вечером принцесса с принцем и все приглашённые особы имели вечерний стол в большом зале, в то время как императрица кушала в другом покое с герцогом курляндским и его фамилией.

На третий день императрица удостоила новобрачных своим посещением и имела у них обеденный стол, куда, так же как в прошлый раз, со всей своей фамилией был зван герцог курляндский. Четвёртого числа был день отдохновения, на пятый в Летнем дворце маскарад, на коем находился и маркиз де Ботта, уже объявивший об успешном завершении своей миссии, а затем общий стол под большим шатром в Летнем саду, где на аллеях танцевала публика. И далее, уже на шестой день, все званые особы смотрели представление итальянской оперы.

Вечером седьмого, заключительного дня торжеств после недолгого ужина государыня в сопровождении приближённых вышла на дворцовую террасу, чтобы полюбоваться предстоящим фейерверком. По летнему времени петербургская ночь наступала постепенно, но, когда сумерки сгустились, с верков Петропавловской крепости ударила пушка, и в небо, оставляя за собой дымный след, полетели шутихи. Высоко вверху они начали с треском лопаться, искромётно рассыпая вокруг цветные зонтики, и одновременно снизу взметнулись огненные столбы фальшфейров.

Зрелище было изумительным, с земли, где враз закрутились пышущие пламенем колёса, непрерывно летели ракеты, падая сверху настоящим дождём из сверкающих звёздочек. Барон Мюнхгаузен, как паж принца, тоже стоявший на террасе, во все глаза смотрел на сказочный фейерверк. Он не мог представить себе, что такое возможно, а само торжество, длившееся целых семь дней, вообще казалось чем-то фантастическим. Осознав всё это, барон понял, что никто из известных ему германских владетелей, королей всяких Баварий и Вюртембергов ни о чём подобном не смеет даже помыслить…

* * *

Результаты рекогносцировки и донесения лазутчиков не обрадовали Миниха. Глядя на карту, где адъютант Манштейн уже успел сделать пометки, фельдмаршал отчётливо осознавал, что вокруг его армии стягивается кольцо и, похоже, турки нарочно не препятствовали прохождению самого трудного дефилея. Карта без прикрас показывала, что на возвышенности, прямо перед фронтом армии, окопавши лагерь и защитившись батареями, стоит сам Вели-паша. Против левого фланга, имея позади непроходимые горы, расположились янычары Хотинского коменданта Колчак-паши, а справа, у гор, тянувшихся до самого Прута, спаги Али-паши.

Вдобавок, если учесть, что, подойдя с тыла, дорогу назад закрывала татарская орда Ислам-Гирея, Миниху приходилось считать себя в полном окружении. Обстановка сильно запохаживала на давнее Прутское поражение, и весьма вероятно, что занявший сильные позиции Вели-паша, полагая, что фельдмаршал угодил в ловушку, ждёт от русских полной капитуляции. Миних ещё раз посмотрел на карту, выбрал из лежавшего рядом вороха донесений листок и прочитал: