На торный путь - [46]

Больше никаких стычек не случилось, а неприятельские батареи почему-то открыли огонь только на следующий день. С верков хорошо было видно, как турки, не прячась, тащат в апроши лестницы и фашины[49], по всей видимости, явно готовясь повторить штурм. Однако сразу после захода солнца стрельба со стороны турок прекратилась, шум в неприятельском лагере помалу стих, и там в разных местах зажглись костры. Дабы разузнать, что происходит, осаждённые выслали поисковую партию, но она вскоре вернулась, и её командир доложил генералу:

– В лагере никого нет, а с верков исчезли пушки.

Генерал Штофельн этому сильно удивился, но, когда наутро посланный им отряд занял турецкий лагерь, всё подтвердилось. Больше того, выяснилось, что турки ушли в большой спешке, бросив боезапас, фашины и лестницы. Вдобавок с Поля вернулась запорожская сторожа и донесла, что турки уже в 14 верстах от Очакова. К тому времени в крепости на ногах оставалось всего тысячи две защитников, и гарнизон, готовый драться до последнего, был весьма обрадован подтвердившейся вскоре вестью, что Али-паша, признав свою неудачу, окончательно ушёл восвояси…

* * *

Известие, полученное из Митавы, несказанно порадовало Бирона. Мужская линия дома Кетлеров пресеклась, и в Курляндии стали готовиться к избранию нового герцога. Немедля петербургский двор приказал рижскому губернатору генералу Бисмарку двинуть войска и поддержать кандидатуру Бирона. Курляндское дворянство съехалось в Митаву и приступило к шумному обсуждению, однако возникшие было прения сразу сошли на нет. Генерал Бисмарк расставил своих солдат по всему городу, и Эрнст-Иоганн Бирон без затруднений стал курляндским герцогом.

По возвращении герцога в Петербург во дворце было учинено великое шумство. Государыня Анна Иоанновна, искренне радуясь за сердечного друга, дала пышный бал, на котором блистал, расточая снисходительные улыбки, новоизбранный герцог. Там же, прямо в танцевальном зале, вельможи, чуть ли не отпихивая друг друга локтями, спешили поздравить Бирона и пожелать ему достойного правления, а равно будущего процветания Курляндии. Непоследним среди этих поздравителей был и глава Тайной её величества канцелярии Ушаков. Впрочем, хотя он, как и все остальные, благостно улыбался, некий червячок точил старого царского служаку.

Наутро, явившись в свою резиденцию, Ушаков первым делом вызвал Хрущова, который как «недремлющее око государево» следил в Митаве за избранием герцога. Дождавшись прихода верного секретаря, Ушаков оценивающе глянул на него и, со значением снизив голос, спросил:

– Ну, что в Митаве?

Хрущов, досконально изучивший своего начальника, уже знал, что тот хочет услышать, и безотлагательно начал:

– Имею сведения, что герцог, желая свести старые счёты, кое с кем из дворян курляндских круто обойтись намерен.

– Ну, болтунам этим языки укоротить не грех. – Ушаков презрительно фыркнул и выжидательно глянул на Хрущова. – Чего мнёшься, всё выкладывай.

Действительно замявшийся было секретарь вздохнул и продолжил:

– Поляки хотят Курляндию на воеводства разделить, а герцог желает прежние отношения сохранить или, может, и более того…

Хрущёв не договорил, но Ушаков, всё поняв и так, сердито буркнул:

– Это государыня решать будет… Ещё что?

– В Митаве слух есть. Вроде как герцог дворец строить собрался…

Сейчас, обходясь полунамёками, начальник и секретарь хорошо знали, о чём речь, а потому, немного помолчав, Ушаков вздохнул:

– Да… Кабы б он тут строить хотел…

Торопливый стук в дверь заставил начальника прерваться, а вошедший адъютант испуганно сообщил:

– Граф Остерман к вашей милости…

– Скажи, жду, – коротко бросил Ушаков и кивком выслал секретаря.

Остерман вошёл сразу. Поприветствовав начальника Тайной канцелярии, главный дипломат опустился в кресло и без обиняков напомнил Ушакову:

– Полагаю, про Немировский конгресс ты не забыл.

Об этом конгрессе начальник Тайной канцелярии знал всё. Тогда городок Немиров, что был во владениях магната Потоцкого, стал местом, куда съехались доверенные представители Высокой Порты, а также петербургского и венского дворов. Императрица при поддержке цисаря стремилась, уповая на удачное начало войны, мирным путём добиться пересмотра статей Прутского договора. Однако тайные, да и явные стремления сторон были настолько несовместимы, что из этой попытки ровным счётом не вышло ничего.

Начальник Тайной канцелярии знал и то, что прибывшие в Петербург посланники Вены давят на Остермана, стремясь добиться отправки русской армии для оказания прямой помощи не имеющим особых успехов в летней кампании австрийцам, и даже весьма желают чуть ли не объединения командования. И потому, отлично понимая, зачем Остерман сейчас приехал к нему, Ушаков стал выкладывать дипломату то, о чём его постоянно извещали доверенные конфиденты.

– Австрийцы, сам понимаешь, ведут свою игру. – Ушаков сделал паузу и, заметив, как насторожился Остерман, продолжил: – В Вене сейчас образовалось две партии, одна за войну, другая против.

– Это известно, – прервал начальника Тайной полиции дипломат. – Мне главные их цели точно знать надобно.

– Так секретов тут нет. – Ушаков хитро усмехнулся. – Главная их цель – чтоб мы турок побили, а Молдавия и Валахия не к нам, а к Австрии отошли.