На Таити - [3]
Работать они не любят. Ловят рыбу, изредка ходят на охоту за одичавшими свиньями, единственной дичью острова, и взбираются под небеса за кокосовыми орехами. Теперь они также пьют ром и за это иногда работают в городе.
Те, которые хотят увидеть этот народ, хотя бы еще в таком его виде, должны торопливо плыть через океаны.
Мы продолжаем жить в гостинице Джонни Гудин и дружим с ним.
Комнаты в гостинице Джонни Гудин, этого неизвестного пола существа, не приспособлены для долговременного житья в них: кровать, умывальник, один стул, для платьев несколько крючков за занавеской — вот и вся обстановка. Терраса же — место проходное, да кроме того, на ней тоже негде сесть, прислониться. Вещи наши вот уже целый месяц лежат в чемоданах нераспакованные, а в них тараканы, которые завелись на следующий же день после приезда.
За поиски дома мы взялись рьяно, но дело оказалось трудным. Пустующих домов было мало, и кроме того, в то время все расстояния мне казались такими бесконечно длинными, что поиски для меня были истинным мучением. Это было как раз во время сезона дождей. Когда на короткое время переставал идти дождь, воздух оставался мокрым от испарений. Влажная, мокрая жара не спадала ни днем, ни ночью. Мне казалось, что тело мое разбухло, и для того, чтобы только через улицу перейти, я затрачивала всю мою энергию.
Джонни два раза был в Америке, разговаривал о чем угодно и выражался изысканно. Он всегда бывал весел и никогда не работал. С семи часов утра бренчал на гитаре и почти неумолчно весь день раздавались в доме все те же две песни. Когда приходил пароход, то на два дня его стоянки Джонни надевал башмаки и шляпу и превращался в истого джентльмена.
На кухне, которая находилась в саду и куда я приходила к нему посидеть, он угощал меня апельсинной настойкой, а потом, у меня в комнате с интересом рассматривал мои шляпы и платья. — Это прелестно, — говорил он тонким, певучим голосом, поводя круглым плечом, — прелестно — и передвигался походкой манекенш в салонах больших портних.
Как-то Джонни устроил для нас обед из туземных блюд. С утра в доме волнение было невероятное. Готовил сам Джонни с помощью двух туземок. Комната наша стояла неубранная целый день.
Кушанье готовится на земле, на раскаленных камнях. Каждое блюдо плотно завернуто в листья бананов и сверху все вместе опять покрыто банановыми листьями во много слоев. Поверх них — куча сырых тряпок и совсем сверху — несколько камней, чтобы все это держалось. Через несколько часов печку открывают, развертывают листья и кушанье кладут на тарелки. Велели мне есть руками, но я не стала.
Предупредительный Джонни, Андрей и я сидели за столом на узкой террасе и долго ели: сырую рыбу с кокосовым молоком, поросенка с кокосовым молоком, крупные креветки с кокосовым молоком, клейкие, разваренные бананы с кокосовым молоком. Сырую рыбу подали на закуску. Вкусом она напоминает маринованную селедку. Поросенок мелко нарезан и перемешан с листьями таро, приготовленными, как шпинат. Бананы тоже нарезаны, смешаны с сахаром и крахмалом и, полежав в печке, превращаются в пудинг. Вместо хлеба — плоды хлебного дерева и бананы «феи». Плоды хлебного дерева с виду похожи на большие зеленые апельсины, а вкусом на тяжелый хлеб без соли. Они, так же как бананы «феи», приготовлены в печке, сырыми их не едят. Пили мы белое вино, разбавленное водой, с лимоном и сахаром. В него подливают ром и кладут куски льда.
Когда мы кончили обедать и уже с трудом дышали, пришли две темнокожих женщины, болтали что-то на своем языке и пили с нами настойку. Подошли еще какие-то люди, жители гостиницы, и просто проходящие мимо. Мы перешли в дом, в проходную комнату, где поднималась лестница на второй этаж, куда выходило много дверей, и стояли сундуки из кедрового резного дерева. Джонни сидел на сундуке и бренчал на гитаре, любезно и рассеянно посмеиваясь. Одна из женщин обтянула заднюю часть шарфом, стала двигать боками и петь. За ней пустилась и другая. Рыжий, беззубый американец, прислонившись к стене, неудержимо радовался и бесновался, глядя на них. Становилось все оживленней. На лестнице разместилось несколько человек. Полупьяная женщина, лежа на полу у наших ног, спиною к сундуку, на котором мы сидели, клонилась к Андрею на колени. Он осторожно сдвигал ее голову на крышку сундука. Джонни без всякого интереса относясь ко всему происходящему, спокойно бренчал на гитаре и занимал меня разговором. Я незаметно держала Андрея за рукав. Женщина у наших ног обиженно толкала его в мою сторону и говорила: «Иди, иди к своей милой!» «Белый, как ты хорош и как я хотела бы узнать радость в твоих объятьях!» — поет другая молодая и красивая, продолжая вилять боками и дразнить рыжего американца, который, наконец, зверем бросился на нее, вовсе не скрывая своих чувств. Визг, смех, руготня.
Я ушла спать с тяжелой головой и вкусом сырой рыбы с кокосовым молоком во рту. Рядом еще долго продолжали шуметь.
III
ЛЕТОМ, В ЯНВАРЕ…
Сижу на террасе, полуодетая; сквозь деревянную, частую решетку слежу за проходящими.
Где-то близко бренчит на гитаре Джонни. Так и будет без конца повторять эту песню…
