На суше и на море - [100]

А там ситуация изменилась кардинально. Розовый «кенгуреныш», трижды делавший фальстарт, наконец-то дорвался до свободы слова.

Данди решительно плеснул в стакан воды из графина и жадно выпил его залпом. Вода оказалась текилой. Данди поперхнулся, но, мужественно справившись с приступом понятной тошноты, для начала рассказал о своем личном вкладе в борьбу с крокодилами-оборотнями. В качестве доказательства докладчик распахнул на загорелом пузе куртку, приспустил джинсы и представил слегка ошарашенным делегатам шрам от аппендицита.

Закончил свою речь данди лозунгами: «Да здравствует джедаизм-дарвинизм! Да победит сильнейший! Смерть слабому! Пятилетке свободы совести – джедайскую гарантию! Осям зла и Гуго лично – нет, нет, нет! Подлунному миру – да, да, да! Подкуем загнанную клячу истории! Свобода нам или смерть вам! Омен!»

Зал, особенно правое крыло, неистовствовал.

Баранов от громких хлопков и топота проснулся, с недоумением оглядел зал и умиротворенно прикрыл веки. Все шло как обычно.

– Слово предоставляется следующему докладчику, – объявил председатель конференции. – Господин Гарри Портер, орден рыцарей Колченогого стола, молодежное отделение.

При слове «портер» половина зала всех крыльев и вероисповеданий от партера до галерки оживилась. С последних рядов некоторые даже потянулись к выходу из зала занимать места за фуршетными столами, уже накрытыми для банкета на первом этаже. Впрочем, подавляющее большинство осталось на месте. О юном даровании разгулов уже ходили легенды.

– Учись, юноша, – толкнул Петруху локтем в бок Баранов. – Вот это карьера! Окончил магоакадемию, палочкой своей владеет лучше, чем ты ложкой. Пропиарил себя как следует. А ты у нас только в бане паришься и все еще в стажерах ходишь. У тебя хоть ПТУ-то за плечами имеется?

Петруха виновато потупился и отрицательно мотнул головой.

– Ладно, – великодушно оставил паренька в покое заммордух, – конспектируй давай, учись. А то сгинешь дураком. Как Иванушка наш.

* * *

Вспомнив Ивана-дурака, заммордух искренне заскучал. В отряде Иван-дурак был любим всеми, даже Барановым. Безотказный и работящий, терпеливый и сносящий любые прихоти начальства, Иван работал и успевал всюду: от конюшен Поповича до зверинца Дурова. Мастер на все руки, он мало спал, чинил печи-самоходы и штопал ковры-самолеты. Он по дружбе чистил сапоги Задову и сутками напролет ковырялся отверткой в испустивших дух свет-зеркальцах, которые после этого ковыряния работали еще по два-три века сверх гарантии. Он добровольно подметал плац перед штабной палатой и всегда первым вызывался в самые опасные командировки – отдохнуть от такой легкой жизни. А еще Иван со всеми соглашался, никуда не лез, а у своего домика на клумбе сажал не цветочки, а рожь.

– Так ежели оно чаво, то завсегда при хлебушке будем, – виновато бубнил он Владимирову, когда тот по анонимному доносу за подписью Хохела пришел осматривать приусадебное хозяйство Иванушки.

Справедливости ради отметим, что донос свой (дескать, на вверенном ему участке Иван нагло растит коноплю) Хохел подписал не по злобе, а исключительно из обиды. Знал он, что на клумбе рожь, но полагал – и полагал, поверьте, с полным на то основанием, – что кормит он личный состав отменно и без крестьянских довесков. Владимиров, выслушав несвязные лепетания Ивана-дурака, трижды обошел клумбу, пристально вглядываясь в колосящиеся растения.

Рожь, которую он за всю жизнь видел только в виде буханки бородинского, командир бы не отличил от конопли даже под расстрелом. В его школьном гербарии конопли не было. В гербарии было пять страниц с засушенными веточками: ясень, осина, дуб, береза, липа.

Убедившись, что на клумбе растет что угодно, но только не конопля, начальник отряда пошел чистить хитрую рыжую физиономию Хохела от гадливой улыбки, с которой тот вручил ему свою анонимку, гордо объявив «Слово и дело». Но Дмитрий Евгеньевич опоздал: Хохел заперся на складе. Владимиров хотел было выломать дверь, но хитрый Хохел через Алешу Поповича намекнул, что в результате санкций может сорваться приготовление на обед воловьей туши, запеченной в тесте и шпигованной перепелами в сметане и рыжиками.

Интересы голодного коллектива Владимиров ставил выше, чем верность полузабытым традициям, а потому обеденное «дело» предпочел мести за облыжное «слово». К тому же Владимиров, как и все в отряде, знал, что Иван-дурак на доносы не обижается и в обыденной жизни – чисто гипотетически, конечно, – его можно сколь угодно долго хлестать по физиономии. Наивный Иванушка только бы подставлял свои щеки, поскольку был правильным христианином.

Напрасно Латын Игаркович, рискуя своим статусом отрядного священника, убеждал его не воспринимать все так буквально – Иван стоял на своем. Он прощал всем и все. Он освобождал в командировках от нечисти целые народы, и освобожденные через полгода в него уже плевали, а он утирался и прощал. Он сходился с ворогом в смертельном поединке, одолевал его – и опять-таки прощал.

Имелся у Ивана, правда, один серьезный недостаток. Был он в свете всего вышесказанного полный и законченный дурак. А потому в один прекрасный день сгинул. Куда – бог его ведает.