На суше и на море, 1987 - [71]

Лангсдорф круто повернулся на каблуках и пошел было к себе, но, увидев Крузенштерна, направился к нему.

— Не сочтите за жалобу, — сказал он, — просто хочу знать ваше мнение. Можно ли считать меня обязанным выполнять распоряжения Тилезиуса на том только основании, что я волонтер экспедиции, а он лицо официальное? На его бесцеремонные приказания я ответил, что не считаю себя обязанным помогать ему.

— Я нахожу ответ ваш вполне разумным, — подумав, сказал Крузенштерн, — но позвольте все же заметить: природа столь обширна и многообразна, что, будь у нас в экспедиции и десять натуралистов, всем нашлось бы дел по горло. Почему бы вам с Тилезиусом не договориться: вы берете на себя изучение одних видов живых существ, он — других, а при случае, может быть, придется и объединить усилия.

После этого разговора Крузенштерн по-иному взглянул на свой конфликт с Резановым. В России с трепетом ждут вестей об экспедиции, и сомневаться не приходится, что письма моряков ходят из дома в дом и зачитываются до дыр. Как же можно не служить своему делу честно и до конца?

А в один из ближайших вечеров, только упали стремительные тропические сумерки, из освещенной кают-компании полились чарующие звуки. На музыку, как на костер во тьме, потянулись люди со всего судна. Крузенштерн остановился в дверях. Лейтенант Ромберг самозабвенно вел партию первой скрипки, Резанов играл на второй, Тилезиус — на басе, Лангсдорф — на альте, астроном Горнер — на флейте. Концерт удался на славу. Музыке теперь стали часто посвящать вечера. Инструменты в руках музыкантов-любителей звучали все слаженнее.

Ну а для Крузенштерна его инструментом в общем ансамбле экспедиционной жизни служил секстан, которым он владел превосходно. Известно было на флоте: координаты, взятые им, смело можно уподобить измерениям Гринвичской обсерватории. При подходе к бразильскому острову Санта-Катарина Крузенштерн уточнил местонахождение многих географических пунктов на карте.

Изрядная часть пути позади. Перелистав записки английского путешественника — адмирала Ансона, Крузенштерн прочел, что тот потерял из-за болезней немало членов экипажа во время перехода через Атлантику. А вот на российских кораблях больных не оказалось вовсе.

Вспомнился и Лаперуз. Суда этого французского капитана тоже бросали якоря у острова Санта-Катарина, где стояли теперь «Нева» и «Надежда». Лаперуз был славный мореход, но дай бог избежать его участи… Губернатор острова португальский полковник дон Куррадо встретил моряков учтиво и обещал помочь сменить мачты на «Неве». Крузенштерн распорядился вести работы таким образом, чтобы сберечь силы обоих экипажей перед трудным переходом вокруг мыса Горн.

В тропическом лесу отыскали двадцатисаженные стволы красного дерева. С огромным трудом дотащили их до побережья. А надо было еще установить и оснастить мачты без каких бы то ни было механизмов. Работа шла весело, но затягивалась…

Ученым же это было лишь на руку. На острове Атомирис астроном Горнер оборудовал обсерваторию для наблюдений за небесными телами. Но главное — надо было проверить хронометры. Без оных не определишься, не проложишь курса в открытом море. На обоих судах экспедиции было по нескольку надежных хронометров. Но погрешности их хода постепенно нарастали, особенно в тропических морях.

Оба натуралиста и вовсе сбились с ног. Казалось, природа явила здесь свое изобилие. В лесу то и дело попадались еноты, броненосцы, агути. Трудно было привыкнуть к реву цепкохвостых обезьян-ревунов, пронзительным крикам пестрых попугаев. В мире пернатых удивительными для глаза моряков были не только они. Чего тут только не было — от крохотных колибри до громадных голошеих грифов. Реки кишели аллигаторами, зеленые джунгли — змеями, жабообразными земноводными. И всюду тучи бабочек самых разнообразных, часто причудливых форм и расцветок. А чуть стемнеет — в воздухе и на земле мириады светящихся точек.

Лангсдорф первое время жил на корабле, но вскоре с другими членами экспедиции переселился в поселок Дестерру на острове, а там и на континент перебрался в дом местного натуралиста Каллейры.

Вернувшись на остров, вместе с офицерами «Надежды» и астрономом Горнером предпринял шлюпочный поход вдоль побережья Санта-Катарины. Стремительно разрастались гербарии, коллекции членистоногих, насекомых, рыб. Где еще встретишь столь благословенную землю, чтобы можно было собрать такие редкости? Порой затрудняешься, к какому классу отнести тот или другой организм. Часто Лангсдорф советовался с Тилезиусом, пользовался его справочниками.

В самой чащобе ютились хижины индейцев, оттесненных сюда португальскими колонизаторами. Знакомясь с их обычаями, нравами, составляя словарь местного языка, Лангсдорф ужасался бедственному положению индейцев. А на побережье — картины, от которых просто щемило сердце. То и дело подходили корабли с живым товаром из Анголы и Мозамбика. С рабами обращались хуже, чем со скотом..

Моряки с «Надежды» и «Невы» усердно махали топорами, заканчивая плотницкие работы. И почти каждый день на дороге, ведущей в резиденцию губернатора — крепость Санта-Крус, появлялись поручик Толстой и надворный советник Фос. В крепостных стенах, вероятно, легче дышалось в полуденный зной. Возвращались они обычно с вечерней прохладой.