На суше и на море 1978 - [9]
— Ясно. Командуй переправой. Я на тебя полагаюсь.
«Умен, бес, — глядя на удаляющихся по льду Утробина и Тошку, подумал Антон Семенович. — Освободил-таки себе руки. Развязался со мной. Что ж, пожалуй, он и прав. Два командира, две головы в трудном положении, требующем немедленных решений, — не тот случай, когда говорят: ум хорошо, а два лучше».
Лютов прошел на берег, присел на валежник неподалеку от уреза реки, достал сигарету и закурил, щурясь от слепящего отраженного света. Солнце било как раз вдоль русла. Где-то рядом с механиком тонким птичьим голосом звенела струйка воды, стекая в реку. Было тихо и казалось даже душно, потому что обнаженная земля прогревалась быстро и парила. Но с ледяной реки тянуло строгим холодом.
Хотя и издалека, однако, видел, а вернее, чувствовал Лютов, как пристально, с недоумением глядели в его сторону парни, остававшиеся на том берегу. Бажан, Гурамишвили и экскаваторщик Бубенцов стояли, выстроившись в ряд, будто по команде «вольно», и ждали идущего к ним Утробина. А ему предстояло объяснить, почему командор, только что едва вдрызг не разругавшийся с бульдозеристами, нарушившими дисциплину и проведшими машину по заповедному склону, поставил одного из них руководить переправой.
«Ничего, догадаются почему. На то они и в армии служили», — подумал Лютов.
Посиживать да посматривать на приготовления к переправе было почти невыносимо. Но Лютов заставил себя как бы привариться к валежинке. Начни он бродить по берегу, парни могли бы понять, что Лютов мотается от неуверенности и в Утробине, и в них, а привлекать к себе внимание не стоило: ведь все обговорили, утрясли, оставалось выполнить решенное. Да и не ощущал сейчас Лютов в себе недоверия к Утробину. Не об авторитете бульдозериста, не о его желании покрасоваться, а о его собственной, может быть, жизни или смерти шло дело, о жизни ребят и целости машин. Этим Утробин шутить не будет. Не такой человек.
За безотказность моторов ручался он сам, Лютов.
Механик видел, как Утробин собрал вокруг себя ребят, долго объяснял им что-то. Очевидно, договаривался о командах, которые будут подаваться жестами. За ревом двигателей голоса на реке не услышишь.
Все шло заведенным порядком: сцепляли тросы, приноравливались к обусловленному движению.
Головным шел Тоша.
Это Лютов отметил и согласился про себя с Утробиным.
За Тараториным — Бажан, Гурамишвили и за «коренного» — сам Утробин.
Машины одна за другой спустились на лед реки. Призрачные султанчики отработанных газов струились от выхлопных труб над кабинами. И, судя по ним, двигатели работали ровно, в одном режиме.
Наконец бульдозеры потянули за собой на лед махину саней с экскаватором и платформу с «челюстью»-ковшом.
«Вот этого я бы не сделал, — поднялся с валежины Лютов. — Лучше еще одну ходку пробежать…»
Механик прикурил очередную сигарету от окурка, но не побежал на реку, не замахал руками, не закричал даже, сдержался, считая свою поправку в данном случае излишней.
«На второй передаче идут, — отметил Лютов. — Могли бы и на третьей… — и остановил сам себя. — А зачем? Не след суетиться».
Минут через пять, показавшихся томительно долгими, механик мог уже разглядеть за стеклом кабины профиль Тошки, который сидел, полуобернувшись, и косил в сторону шедшего за ним Бажана. Но глядел он, конечно, не на него, а на Утробина. Тот стоял, высунувшись из кабины, благо ему помогал свободный Бубенцов. Гурамишвили тоже сидел вполоборота.
Рокот двигателей, работающих на одинаковых оборотах, сливался в гул. Траки гусениц сверкали, споря с блеском снега и льда.
Четыре машины стали словно единой.
Вот Тошка глянул в сторону приближающегося берега и помахал Лютову рукой. Бажан высунул пятерню из кабины и сделал то же самое.
Всего лишь метров пятьдесят отделяли «сотку» Тараторина от твердой земли.
Сорок метров!
Тридцать…
Вдруг что-то произошло на реке. Вся колонна, начиная от ближнего к Лютову бульдозера Тоши до ползущей позади всех платформы, все машины вздрогнули, остановились. Сверкающие на солнце траки продолжали свое сверкающее движение, а машины стояли. Лишь через секунду-другую Лютов увидел, что сани с экскаватором оказались в темной луже, проступившей из-под полозьев влаги.
А следом в солнечном свете засверкали фонтанчики.
Сани накренились.
Еще через секунду из кабины «коренного» трактора выскочил Бубенцов и, обегая медленно погружающийся в ледяную жижу экскаватор, бросился к платформе с ковшом, отцепил трос.
И тогда Утробин высунул из кабины пятерню, затряс растопыренными пальцами, что означало: «Полный вперед!», потому что двигатели взвыли. Траки всех четырех бульдозеров зацарапали лед. То один, то другой вело в сторону. Тяжелые машины будто танцевали, хотя видеть это было страшно, как и застывшие за стеклами кабин напряженные лица водителей.
Вой двигателей висел в речной долине.
«Если машины не выволокут сани из промоины через две-три минуты, — мелькнуло в сознании Лютова, — траки начнут как бы пропиливать лед и, истончившись, он проломится под их тяжестью…»
— Ну же! Ну! — голосил он благим матом, оставаясь на берегу. — Давай!
Бежать к машинам, кричать, приказывать было бессмысленно. Любое, пусть даже разумное, распоряжение со стороны внесло бы лишь сумятицу, а то и панику.
