— О вас забочусь… — начал было Лютов, да сдержался.
— Не всякая забота пользу приносит. Мы не маменькины сынки.
— Хлебнете, хлебнете еще горячего! — прошипел Лютов. — Можно было бы — дали бы нам всего сутки на переход. А коли неделю отрядили — знали, что делают. Никто вас не жалел! Идемте завтракать.
В столовой Лютов подумал, что ругаться ему с Утробиным перед переправой не следует. Как ни хочется — а молчать очень не хотелось, — но придется. Высказаться по-деловому необходимо, сообщить о вчерашнем разговоре с мостовиком. Пусть и Утробин и остальные сами выводы делают. Одно — лекции по охране природы слушать. Иное — эту самую природу охранять, понимать ее.
Так Лютов и поступил, когда они по серповидному увалу доставили экскаватор к переправе, а Утробин и Тараторин добрались туда по льду.
— Какого черта! — с ходу закричал Утробин, спрыгнув с гусеницы на лед. — Мы, понимаешь, на разведку ходим, дорогу выбираем, а они и не слушают нас!
— Без приказа в разведку не ходят, Утробин, — сдержанно начал Лютов и пересказал разговор с мостовиком.
— Бульдозеров да экскаваторов на воздушной подушке еще не выдумали, — вступился за Утробина торопыга Тошка.
— Скоро люди над землей начнут порхать, святым духом питаться — пахать нельзя! — распалялся Утробин.
Гурамишвили отрезал:
— Это демагогия! В горах земля нежнее пуха! Что ты знаешь?
— Здесь не просто горы, а северные горы, — сказал Бажан. — На севере почва образуется медленно, а эрозия почти мгновенная. Ты что, радио не слушаешь, газет не читаешь?
— Что вы взъелись? — заступился за приятеля Тоша. — Мы не гулять ходили, а на разведку.
— Не будем спорить, — вступился механик. — Давайте о переправе. Пойдем, Утробин, посмотрим лед.
— Вот это правильно, — смирился Утробин.
Лютов понял, что рассчитал верно. Если опытный бульдозерист и начал с крика, то не злость это была, а естественная самооборона и самооправдание. Так думал Лютов и верил в это. Чтоб в его отсутствие горячие молодые головы не разругались, механик приказал Тоше взять пешню-коловорот.
«Зачем же тезку на съедение оставлять…» — улыбнулся про себя Лютов.
— А ты, Антон Семенович, предусмотрительный, — сказал Утробин. — С умным человеком работать приятно.
Посмотрев в глаза бульдозериста, Лютов не приметил во взгляде ни издевки, ни иронии. Утробин вроде бы и не имел в виду, что командор нарочито быстро погасил распрю, готовую 22 вспыхнуть между водителями.
Когда Тошка принес добротную пешню-коловорот, Утробин подчеркнуто придирчиво осмотрел ее, спросил:
— Сам мастерил, Антон Семенович?
— Сам.
— Добрая вещь получилась!
— Торопился малость. Перед самым выходом закончил.
— Я ж в точку попал, когда говорил, что ты человек предусмотрительный.
Они сошли на лед, продолжая болтать о пешне. Снег на реке заметно осел и потемнел, стал ноздреватым. Кое-где торчали заструги, которые решили не ровнять: долго, хлопотно, а наметы невелики. Провертели пешней несколько дыр во льду, проверяя его толщину. У отбойного берега на галечном мелководье ледовый покров, как и предполагал начальник мостоотряда, оказался небольшим, уже подмытым, да. и прогретым солнцем в затишье.
Пешней трудился Тоша. Лунки вырезали метрах в тридцати друг от друга. Прошли почти весь полукилометровый плес. Переправляться к удобному месту выхода на берегу приходилось наискось реки. Тараторин давно уж сбросил телогрейку и шапку. Дело оставалось за красивым свитером крупной вязки да транзистором «Сёлга», с которым Тоша не расстался и теперь, хотя вряд ли слушал развеселую танцевальную музыку, что передавал «Маяк».
— Ты, Тоща, старайся, — усмехнулся Утробин. — И спасибо скажи механику — не оставил он тебя на том берегу на растерзание собратьям. А зубы у них острые.
И понял Лютов — догадался, додумался до всего Утробин, чего Антону Семеновичу хотелось скрыть.
«Ну так, может, оно и лучше, что додумался, — решил про себя Лютов. — Впредь не станет своевольничать».
Потом их заняли большие настоящие заботы, и Антону Семеновичу не осталось времени возвращаться к этим мыслям.
Сам Лютов предполагал прицепить бульдозеры к саням экскаватора веером. Однако Утробин предложил другое — цуг. Он обосновал свое соображение тем, что, случись все-таки худшее, затрещит лед под грузом в тридцать тонн и все машины окажутся в непосредственной близости от «Ковровца», не смогут помочь друг другу. Если же прицепить их цугом, колонна вытянется метров на шестьдесят. При проходе в самом опасном месте, у берега, головной бульдозер уж выползет на сушу и при необходимости по очереди вытянет остальных. А уж все-то вытащат с Мелководья и экскаватор, коли тот просядет в реку.
Понравилось Лютову и то, что свою машину Утробин поставил не головной, а «коренной», как он сказал, первой от саней.
— Удобно командовать, — объяснил Утробин.
Теперь, когда пришло время действовать, грузноватый Утробин как-то подтянулся, грубое лицо его сделалось решительным, и голос звенел.
— А ты где мыслишь быть? — неожиданно обратился он к Лютову.
— Командуй… — ответил Антон Семенович.
— Двух вожаков в стае не бывает.
— Не бывает…
— Хорошо сказано. Потому — не мельтеши на льду. Оставайся здесь вот. На этом берегу. Понятно? — и добавил помягче: — Я ведь как лучше хочу.
