На суше и на море, 1974 - [14]

По осыпям проложены временные тропы. Временные потому, что стоит пройти по ним, как они тут же оползают, и следующему путнику надо протаптывать новую тропу, выше первой. На особо подвижных сланцевых осыпях шагать надо быстро, чтобы не сползти вместе с ними в реку. А как тут быстро пойдешь, если в поводу идет завьюченный конь.

Но тропы на осыпях — это еще цветочки. Ягодки же представали в виде оврингов. Это навесные тропы. Там, где река отшлифовала отвесную стенку какой-нибудь скалы, обойти которую невозможно, строят овринг. В расщелины забивают колья, на них укладывают и крепко привязывают жерди, затем кладут хворост, а на него плоские камни. Все это сооружение укрепляют снизу подпорками, косо упирающимися в скалу. Получается что-то вроде балкона без перил шириной до полутора метров. Это и есть овринг. Длина некоторых оврингов достигает двух-трех сотен метров. Ходить по оврингам, даже если они исправны, опасно и неприятно. Но если овринг давно не ремонтирован, камни осыпались сквозь разлезшийся хворост в реку и в дырах под ногами виднеется бурная стремнина Бартанга, становится и вовсе не по себе.

До первого овринга мы добрались на второй день пути. Овринг был коротким, всего метров тридцать, но на вид обветшалым, ненадежным. Когда я ступил на него, он заскрипел и зашатался. Я тут же очутился на исходной позиции. Рабочий Шакар Шамиров, родом из Шугнана, имел не больший успех: не пройдя и пяти метров, он совсем было перестал двигаться, потом, тихонечко ступая, вернулся, сплюнул и сказал, что неплохо бы отказаться от нашего предприятия. Спас положение Гулямад, принятый в отряд рабочим в одном из бартангских кишлаков. Он спокойно прошелся по всему оврингу, попрыгал кое-где для пробы и сказал, что овринг хороший, крепкий, только его надо немного починить. Командование парадом перешло к Гулямаду. Мы с Шакаром таскали хворост, обрубая ветви прибрежных ив, выворачивали из осыпи плоские камни и несли Гулямаду, который ловко ремонтировал овринг. По всему было видно, что дело это для него привычное. Часа через два все было готово. Я прошел по оврингу туда и обратно, и, хотя он скрипел и шатался по-прежнему, уверенность Гулямада передалась и мне. Сначала мы перенесли на себе груз. Потом Гулямад расседлал коня и мула, снял с них уздечки, подвел коня к оврингу и слегка шлепнул его по крупу. Это был решающий момент. Коня за светло-серую масть нарекли Зайчиком. Был он холеным, хорошо упитанным на травах ботанического сада, избалованным и норовистым. Если он откажется идти, заставить его сделать это нельзя будет никакими силами. Зайчик долго нюхал камни овринга, потом осторожно ступил на него и медленно пошел, все время что-то вынюхивая под ногами. Прошел овринг, стал на твердый склон и обернулся к нам, как бы требуя похвалы. Тогда мы пустили мула. Он всегда верно следовал за Зайчиком и сейчас, видя его с другой стороны овринга, смело пошел вперед. Потом по одному перешли и мы. Испытание было выдержано. Навьючив мула и Зайчика, двинулись дальше, обогащенные не только переживаниями, но и ценным опытом. По правде говоря, этот опыт пригодился лишь частично, поскольку каждый овринг был совершенно индивидуален и тактику приходилось менять. Но мы уже верили в свои силы и в мудрость наших животных, а вера — великая сила.

Когда мы прошли наш первый овринг, я стал расспрашивать Гулямада, чего это конь вынюхивал под ногами на овринге? Гулямад усмехнулся:

— Я нарочно старые камни, что лежали на овринге до нас, оставил везде, где можно. Конь идет и нюхает: ходили ли до него другие кони? Если ходили, не страшно. И шагает. А старые камни всегда конем пахнут.

Н-да! Целая наука…

Если была малейшая возможность не ходить по оврингам, мы не пренебрегали ею. Некоторые скальные откосы можно было обойти верхом. Тогда мы двигались по склону извилистой тропой, поднимались, пыхтя и обливаясь потом, в лучшем случае на полкилометра, а иногда и на полтора. Потом следовал крутой спуск. Вьюки сползали коням на загривки и постоянно требовали дополнительного крепления. Спускались к Бартангу метрах в трехстах выше того места, откуда начинали подъем, уже за оврингом.

Количественный выигрыш был ничтожен, но качественный бесспорен: не нужно было преодолевать овринг, рисковать и нервничать.

Преодоление оврингов и подвижных осыпей, постоянные перевьючивания животных, обходы скал порядком изматывали нас. За день мы редко продвигались вверх по ущелью больше чем на 10–15 километров. Правда, много времени отнимала и работа — описания растительности, сбор гербария, необходимые измерения. Но ведь… для того и шли.

На четвертый день пути показался симпатичный зеленый кишлак, который прилепился на подмытой террасе. Среди поливных полей и садов, за неторопливым чаепитием мы узнали, что верхние овринги по этому берегу обрушились и пройти там нельзя, но на противоположном берегу путь надежен. Я посмотрел на ревущий Бартанг и поежился: а как туда перебраться? Мне сказали, что проще ничего нет, надо только дождаться бригадира, который вернется к вечеру с пастбищ.

Бригадир оказался молодым долговязым парнем. Узнав, что дам нужно переправиться через Бартанг, он сказал, что делать это надо утром, когда воды будет поменьше и кони по известному ему броду смогут перейти реку. Потом он кликнул добровольцев и собрал со всего кишлака турсуки. Это бараньи шкуры, снятые целиком, как чулок. Все отверстия в шкуре туго завязаны, кроме одного. Через него шкуру надувают и тоже завязывают. Получается пузырь. Десяток таких пузырей-турсуков прикрепляют к раме из жердей. Вот и готов плот. Все приготовления делались обстоятельно, неторопливо.