На суше и на море, 1971 - [35]

— Смотрите!.. Мне кажется, я не ошибаюсь.

Капитан с иронической улыбкой взял его, приставил к глазам, медленно обвел взглядом дымный горизонт и, повернувшись к своему собеседнику, все с той же улыбкой вернул бинокль:

— Все ясно. Судя по лоции, здесь островок. Значит, горит лес или торф, что не столь примечательно, как возникновение нового вулкана. Но и в этом случае может подразумеваться некая романтика… Подумайте, как может загореться лес на необитаемом острове? — капитан подчеркнул два последних слова. — Такому загадочному обстоятельству может потребоваться романтическая разгадка. Одно из предположений: поджигателями могут быть пираты, устроившие здесь тайный притон. Хлебнув вест-индского рома, они оставили непогашенным костер, предоставив дальнейшее заботам свежего ветра — вот вам и пожар. Впрочем, случаются пожары и от гроз. Но в это время года гроз здесь не бывает. Иногда наблюдается и самовозгорание торфа… Итак, курс на остров, лейтенант!

Шли двадцатые сутки пребывания Луи Тусена на необитаемом острове. Он сильно ослаб, пал духом. Надежд на скорое спасение не было. Ни разу не удалось увидеть на горизонте дымка парохода или парусов шхуны. С каждым днем становилось холоднее. Зима южного полушария неотвратимо шагала от Антарктиды все дальше на север. Дули пронизывающие южные ветры, а благодатный северный ветерок баловал редко.

У Тусена не было сил смастерить плот, связав обрывками снастей несколько досок, да и пуститься на нем в рискованное плавание он бы не решился. Куда понесут его своевольные ветры и течения? Может быть, еще дальше от материка, в беспредельный океан? А если прибьет к ближайшей суше, будет ли там лучше? Все окружающие островки, видимо, тоже необитаемы. Здесь по крайней мере он уже обжился, знал, где можно найти пресную воду, ягоды, поохотиться на птиц; здесь было в изобилии хорошее топливо — торф. Шалаш стал уютнее, и Тусен подумывал о том, как соорудить к зиме очаг. Большим счастьем было то, что ему не докучали крысы, хотя он не сомневался, что эти внештатные члены экипажа «Леопольда» нашли убежище на островке.

Наш Робинзон большую часть времени проводил в шалаше, мастеря что-либо «по хозяйству», а сейчас все свои усилия сосредоточил на изготовлении лука и стрел, так как проблемой номер один для него оставалось добывание животной пищи. Тусен голодал. Он часто поднимался на самую высокую скалу, футов на 30 возвышающуюся над поверхностью острова, и долго разглядывал горизонт, не оживляемый ничем. Мертвыми казались острова, безжизненным; было холодное, неуютное море. Он не верил, что его подберет какой-нибудь корабль, а надвигавшаяся зима не могла сулить ничего утешительного. Ему казалось, что птицы уже начали покидать остров и тянутся к северу, а с их отлетом реальной становилась угроза смерти от истощения. В минуты душевной слабости — они приходили все чаще! — Луи даже завидовал своим товарищам, нашедшим вечный покой в волнах океана. Участились бури, пронзительнее стали ветры. Когда-нибудь он выйдет из шалаша и увидит пелену ослепительно белого снега!..

По зарубкам на своей палке Тусен знал, что сегодня второе мая. День выдался хмурым, сильный южный ветер поднимал над островом тучи пыли. Першило в горле. Сельдерей, приправленный морской водой, уже настолько осточертел, что Тусен часто предпочитал оставаться голодным. Сегодня он был особенно голоден и настойчиво преследовал птиц. Но те уклонялись от ударов его палки и, улетая, издевательски хохотали над ним: так по крайней мере он расценивал их крики. Согреваясь у костра, Тусен пришел к твердому решению несколько последующих дней целиком посвятить охоте на птиц. Ведь пока они не оставили остров, следовало сделать солидный запас солонины. Вместо соли он употреблял морскую воду. С этими мыслями он отправился спать в свой шалаш.

Сон его был беспокойным. Ему приснилось, что на «Леопольде» возник пожар и Пикар распорядился:

— Все помпы в ход!

Перекинуты за борт брезентовые рукава. Струи воды, отражающие пламя, словно огненные фонтаны, ударили в колыхающиеся султаны пожара. Они рухнули, рассыпались на множество рыжих локонов и искр и готовы были вот-вот погаснуть. Но тут на Луи напала неожиданная слабость — сердце забилось с перебоями, перехватило дыхание, руки словно парализовало. А Пикар надрывно причал:

— Нажимай! Еще! Сильней! Тусен, мерзавец, чего стал?

Его напарник тоже в изнеможении отдыхал. У Тусена уже не оставалось сил, чтобы толкнуть хотя бы раз эти тяжелые чертовы помпы. Со страшными ручательствами разъяренный Пикар подскочил к Тусену и ударил его в грудь… И тут Луи проснулся. Задыхаясь от дыма, наполнившего шалаш, он выскочил на воздух и остановился, пораженный необычайно красивым, но страшным зрелищем. Сзади была густая, черная, как деготь, ночь, а впереди, насколько хватал глаз, охватив почти половину горизонта, бушевал золотистыми огнями торфяник и кустарники. Этот золотой разлив, местами похожий на поток раскаленной лавы, увенчивали клубы густого дыма, устремляющегося к северу, но отдельные слабые порывы ветра по временам несли дым и гарь прямо на Тусена, и тогда он кашлял и задыхался. Если бы ветер был восточным, Тусен давно бы уже превратился в своем шалаше в обугленный труп. Огромные стаи встревоженных птиц, горланя, носились над ним. Как хорошо, что он не соорудил свой шалаш у торфяника, ведь однажды он и намеревался так поступить. Ему следовало расположить «священный очаг» вблизи дома, а торф подносить от торфяника. Это от его очага возник чудовищный пожар!