На суше и на море, 1970. Фантастика - [12]

— Так я и знал, — прищурился Лоуренс. Манипулируя кнопками и рычагами, он поколдовал над креслом, вставил кристалл в гнездо шлема и, спросив клиента: «Вы готовы?» — не дожидаясь ответа, надвинул шлем ему на голову, придержав за плечи. Каким бы смешным это ни показалось, но я воспринимал всю процедуру как своеобразное самоубийство, добровольный отказ от своего внутреннего мира, чтобы примерить душу, словно рубашку с чужого плеча. Я невольно поежился, глядя на Эстурано, покорно подчиняющегося уверенным рукам Лоуренса, и перехватил его понимающе веселый взгляд.

После длительной паузы шлем откинулся, клиент медленно приходил в себя. Когда он встал и двинулся к столу, в его походке появилась удивительно элегантная небрежность и еще что-то, трудно определимое. Он как будто вырос, выпрямился. И даже щеки его опали, словно он наконец расстался с мучительной мыслью о запасах на следующий день. Я покосился на Лоуренса и залюбовался веселым артистизмом его живого, внимательного лица. Он взял, не глядя, деньги, протянутые сеньором Эстурано — теперь это действительно был сеньор! — а тот с небрежным поклоном удалился, словно едва удержавшись в последний момент от намерения благословить нас.

— Ну как? — удовлетворенно воскликнул Лоуренс. — Вы знаете, что он выбрал? Кристалл с записью биотоков кардинала X., недавно почившего в бозе. И заметьте, он набрал код, не зная, кому принадлежит запись. Кстати, вы не обратили внимание на то, что его колени во время ходьбы словно пытались отбросить тяжелый шелк кардинальского одеяния? Иногда возникают чрезвычайно интересные побочные стереотипы в поведении.

— Но как отнесутся его близкие к этой перемене?

— Уверен, что он не пострадает. Эти маленькие, всеми оскорбляемые люди довольно часто бывают вполне квалифицированными тиранами в своем доме. Самый надежный способ утвердить себя — унизить еще более беззащитного.

— Меня все-таки тревожит будущее вашего открытия. Могут оказаться, говоря деликатно, самые неожиданные аспекты.

— Знаю! — отрывисто, сухо бросил Лоуренс. — Я уже отказался дать свою аппаратуру для подготовки солдат, готовых на все после обработки моими кристаллами. Не правда ли, заманчивая перспектива? Я сейчас в критическом положении, так как раздразнил слишком много гусей, поэтому я рад вашему приходу. Независимость вашей общественной позиции дает мне право надеяться на дружеский совет.

Я служил в войсках наших добрых соседей, так старательно пекущихся о наших нефтяных месторождениях, в качестве инженера связи. Мне приходилось наблюдать, как инструкторы чуть ли не до обморока натаскивали новобранцев. Я решил помочь их воспитанию и предложил новую систему тренажа.

Перед учениями каждому солдату закрепили в ухе крошечную радиокапсулу с радиусом действия, равным оперативному пространству батальона. И командир с центрального пульта управления руководил атакой, с детским удовольствием наслаждаясь неожиданным единством и согласованностью действий своих солдат.

Однако такой тренаж, как я убедился, приводит к опасной привычке полагаться на чужую волю, что еще никому ни при каких обстоятельствах не проходило даром. В момент атаки я включал источник радиопомех, и видели бы вы, с какой стремительностью это славное воинство превращалось в стадо баранов. Незабываемое это было зрелище, — с неожиданно мечтательной интонацией сказал Лоуренс. — Например, когда я включал музыку из оперетки, то и маршировка трансформировалась в недвусмысленный лирический перепляс, а от похоронной мелодии лица вытягивались, шаг становился степенным, тягучим, величавым.

Музыка — опасная вещь. Самого твердого, иронически настроенного человека относительно легко с помощью музыки заставить разделить чувства, владеющие огромной толпой. И с поразительной, я бы сказал, унизительной легкостью из свободных людей возникает некий слитный организм с интегральным образом мыслей и чувств, чудовищно нивелирующим волю людей, словно душу отдающих напрокат.

— Вы исключаете слишком много из человеческих чувств — и потребность поделиться радостью и разделить горе. А природа и человеческое общество нуждаются в каких-то, я не боюсь этого слова, заданных ритмах.

— Возможно, возможно, — рассеянно промолвил Лоуренс, прислушиваясь к уличному шуму. — Ну а потом, — оживился он, — началась игра поинтереснее. Я успешно заморочил голову нашим воякам, покорив их сердца кибернетической утопией о радиоуправляемых солдатах, в мозгу которых приживлена крошечная, совсем, казалось бы, безвредная антеннка. Вы представляете, как радикально все упростилось бы? Зачем воображение, энергия и воля? Все гораздо проще. На пульте нажимается кнопка. Все солдаты хватают оружие, одновременно, несмотря на огонь, перемахивают через бруствер окопа, в одном ритме шагают, ползут, окапываются, совершают одинаковые заячьи зигзаги по полю, дружно бегут в атаку с единственной, поистине сверлящей мыслью — добраться до глотки противника. Черт побери! — выругался Лоуренс, перестав шагать по комнате и снова усаживаясь. Нахмурившись, он продолжал уже ровным гоном: — К счастью, как я и ожидал, не удалось преодолеть твердого убеждения солдат в том, что операция по вживлению антенн совсем не безвредна, и все окончилось моей отставкой. И признаться, я никак не ожидал, что военные настолько уверовали в меня, что не оставят своим вниманием. Не успел я, например, добраться до идеи матриц и разработать модель аппаратуры, как меня посетил один из расплодившихся сейчас генералов в штатском с несгибаемой твердостью взгляда, не скрывающей, впрочем, его полной невинности в науке. Он был любезен и многозначителен, особенно когда выражал сожаление о моей нелояльности. И с тех пор я чувствую себя как муха между оконными стеклами.