На стрежень - [4]

— Стой, Иоганн! Стой! — заорал вдруг Балмашев, выскочив одной ногой из саней и перехватывая возжи. — Куда ты к черту едешь? Не видишь что ль — полынья…

Впереди перед упершейся лошадью, расплываясь, дымится большое черное пятно. Золотой поплавок месяца, не то заманивая, не то предостерегая, покачивается на ряби у другого края.

Полынья!

— Лошадь уперлась. А ты ее еще гонишь. Эх, голо-иа стоеросовая!

— Ничево… ик вайе… ик, — оправдывался очнувшийся от дремоты Иоганн.

Выхватив вожжи, Балмашев повернул лошадь, оставляя темный след на талом снегу, и сам правил, стоя, пока не выехали на накатанную дорогу.

— Глупая история, — поежился плечами, вернув вожжи Иоганну, Балмашев. — Могли бы нырнуть под лед. Хорошо, что лошадь встала.

И только тогда, когда полынья осталась позади, Коле вдруг стало жутко. Вспомнился рассказ очевидца, как, заливаясь бубенчиками, с седоками в шубах, развалившимися в ковровых санях, мчалась чья-то масленичная тройка из Заволжья через Волгу к Увеку. Им махали, кричали с горы: «Назад… назад… полынья…» Но они не слышали, относил ветер, а может, пьяны были, и с разгона влетели в полынью, канули под лед. Даже ни одной шапки не всплыло. Неужели так могло бы случиться и с ними?

— А вы знаете, как надо выбираться из полыньи? — спросил, закурив, Балмашев. — Надо хвататься за лед против течения. Тогда поднимает ноги и легче выкарабкаться. По течению же тянет ноги под лед…

Стальные полозья чиркнули по песку. Отмель, а за ней — Тарханка. Тут не опасно — как ни пьян Иоганн, а в полынью не заедет… Вон и крутой Московский взвоз, накатанный розвальнями, как ледяная гора, с огневою шеренгой керосиновых фонарей по краям, и над ним сторожевою вышкой торчит старый собор с безногим калекой-сиротой у паперти — забытой пугачевской пушкой.

— Мы тут слезем и поедем на конке, — сказал Балмашев. — А ты, Иоганн, поезжай назад за обозом. Только не спи…

— Ик вайе я шон… [5] ик вайс, — заикал Иоганн, заваливаясь поудобней в сани и пуская лошадь вдогонку за скрипучим обозом крестьянских розвальней.

— Балда! — махнул рукой Балмашев и на ходу вскочил на конку.

Неловко идти так поздно по улицам с ученическим ранцем, и Коля прячет его, как портфель, под полой.

— Без обеда сидел до самой ночи! Без обеда сидел! — хором начали дразнить его мальчишки, катавшиеся на санках по крутому взвозу.

Но Коля не удостоил их ответом. Если бы они только знали про стрельбу из револьвера, то с каким бы уважением и завистью посмотрели ему вслед!

III

— Альтовский, мне нужно поговорить с вами конфиденциально.

— В чем дело?

— Мне передавали, что у вас есть… запрещенная литература.

— Кто передавал?

— Я хотел попросить вас, чтобы вы дали ее почитать мне, — увиливая от ответа и от испытующего взгляда, мнется Граве.

— Вам наврали. Никакой запрещенной литературы у меня нет. Я даже не знаю, что это за литература. Может быть, вы мне объясните? — отрезал Коля.

Уж если кому и давать литературу, то, конечно, не Граве. Он — новичок в классе, перевелся недавно из другого города и подозрительно неприятен своим вкрадчивым, заискивающим обращением не только с учителями, но и с товарищами. С какого казенного пакета считал он это канцелярское «конфиденциально»? От кого и как мог он узнать про нелегальную литературу? Уж не разболтал ли случайно Загрубский? Надо будет поговорить с ним по дороге из гимназии.

— Альтовский, — первым начал разговор Загрубский, в важных случаях он всегда обращается к Коле не по имени, а по фамилии. — Я должен предупредить тебя…

— Что такое? — насторожился Коля.

— Ты знаешь Николенко? Такой длинный… Шестиклассник… Он всегда ходит с Желаном де ля Круа…

— Ну, знаю в лицо.

— У него отец жандармский ротмистр… Николенко передавал Дейбнеру, что видел на столе у отца какое-то письмо к директору гимназии о тебе… Он не успел прочесть, разобрал только твою фамилию и имя… Мне об этом рассказал сейчас Дейбнер.

— Может, враки, — усомнился Коля, но про себя решил, что надо быть осторожней и не носить литературу в гимназию.

— Здравствуйте… Что ж это вы не узнаете своих знакомых? Нехорошо… нехорошо.

Черная Роза! Он действительно не узнал ее, задумавшись над тем, что сообщил Загрубский!

— Почему вы не заходите к нам? Ведь вы же обещали.

— Я собирался… Балмашев звал меня, — смутился Коля под пристальным взглядом Черной Розы.

Ему стыдно за свой тюлений горб, и он, приспустив прячет ранец за спиной.

— Знаете что? Приходите сегодня вечером… У нас собирается публика… Балмашев… Карл Думлер… Придете?

— Приду, — басит Коля, полупотупясь, глядя на шевелящиеся быстро тонкие вишневые губы и точеную клавиатуру зубов, ошеломляющую бурной музыкой не доходящих до сознания слов.

— Мы живем здесь, за углом… в середине квартала, за семинарией… Деревянный домик во дворе… в садике с беседкой… До свиданья…

— Олух! — ругал он сам себя, переходя из двора во двор в поисках подходящего домика в саду.

Как можно было не спросить ни их фамилии, ни даже номера дома? Впрочем, может, она сказала, да он прослушал… развесил уши… Как глупо… неужели придется вернуться домой? Надо обойти еще раз.

Отбрыкиваясь от яростно лающей собачонки, Коля пересек длинный пустырь и в конце концов увидел похилившуюся хибарку с садиком. Из неплотно закрытых ставен светилась щель. Он прильнул к ней снизу и из-под спущенной занавески увидел сидящего на кушетке Балмашева с гитарой… Здесь!