На солнце или в тени - [82]

На этот раз он везет ее домой на такси. В салоне холодно, кондиционер включен на полную мощность. Таксист всю дорогу болтает с кем-то по телефону.

– Хорошо, что приехали быстро, – говорит он, хлопнув дверцей такси. – Я бы там долго не выдержал.

– Да. Хотя прохладу я бы с собой прихватила.

– Зачем?

– У меня нет кондиционера. Давно собираюсь поставить, но все ленюсь.

– Лето почти закончилось. Сейчас уже нет особого смысла. – Ему хочется, чтобы ее окна всегда оставались открытыми, чтобы работал маленький вентилятор, развевая ее волосы, теребя ее комбинацию. – У меня дома прохладно. Может, зайдем ко мне?

Она смотрит себе под ноги.

– Не сегодня.

– Тогда к тебе? – спрашивает он и как бы смущенно смеется.

– Мы с тобой едва знакомы, – говорит она.

– Правда? А у меня ощущение, что мы знакомы давным-давно. – Он пытается поймать ее взгляд, но она по-прежнему смотрит вниз. Он легонько касается ее подбородка и чуть приподнимает заученным жестом, подсмотренным в кино. – Хорошо, – говорит он. – В другой раз. Когда ты узнаешь меня поближе. Когда будешь мне доверять.

– Я тебе доверяю. Дело не в этом. – Она неловко переступает с ноги на ногу. Сегодня на ней босоножки на низком каблуке, ногти на ногах накрашены розовым лаком. Очевидно, ей нравится розовый цвет. Ему тоже.

– Понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала: ты мне очень нравишься. А я нечасто встречаю женщин, которые мне по-настоящему нравятся.

– Почему? – спрашивает она.

– Нью-йоркские женщины… как бы это сказать… они как сушеные воблы, заморенные голодом и унылые. Да и как тут не станешь унылой, если моришь себя голодом?

Она звонко смеется и раскидывает руки в стороны, мол, посмотри на меня.

– Я уж точно не морю себя голодом.

– И слава богу. – Он пожирает глазами ее аппетитные формы. Потом склоняется к ней и сдержанно целует в щеку, хотя ему хочется вонзить в нее зубы. – Я позвоню.

– Хорошо, – говорит она и заходит в подъезд.

Он смотрит ей вслед. Он знает, что она у него на крючке. Ей уже никуда не деться.

Он ждет неделю, ожидание для него столь же мучительно, как, наверное, и для нее, хотя у него есть свой собственный маленький театр на три окна: женщина в розовом, женщина в бюстгальтере и комбинации, женщина в трусиках, полностью голая женщина. Ожидание как тягучая карамель, липкая и сладкая.

Наконец он звонит, наблюдая за ней в окне.

– А, это ты… – Она стоит посреди гостиной, прижимая к уху трубку. – Я рада, что ты позвонил. – Но ее голос звучит равнодушно, такой холодный, далекий.

– Я был занят по работе. Пришлось уехать из города.

– И там не было связи? Где ты был?

Крючок засел даже крепче, чем ему представлялось.

– Просто был очень занят, – говорит он. – Извини.

– Ничего страшного, – смягчается она и пытается расстегнуть блузку одной рукой, держа телефон в другой.

Он все видит, все знает. Она только что пришла домой, зажгла свет, а теперь раздевается, снимает блузку, разговаривая с ним по телефону. Это как пантомима, а ее голос в трубке никак не соотносится с женщиной, за которой он наблюдает.

– Ты сегодня свободна? – спрашивает он.

– Мы с коллегой собирались в бар.

– Жаль. Впрочем, так мне и надо. Не звонил, не звонил, а потом вдруг в последний момент…

Долгая пауза.

– Знаешь, давай я сейчас перезвоню своему сослуживцу. Мы с ним можем встретиться и в другой день.

– С ним? – Слова вырываются сами, нечаянно. – Я пошутил. Кто я такой, чтобы тебя ревновать?

– А ты ревнуешь?

– Немножко.

– Мой бывший муж никогда меня не ревновал.

– Ладно, тогда я жутко ревную.

Она смеется.

– Давай встретимся через час. Мне надо принять душ и переодеться.

Он наблюдает, как она кладет трубку, снимает юбку, подходит к окну, выглядывает на улицу и задергивает занавески. Одну и вторую.

Она знала, что он за ней наблюдает?

Она увидела, что за ней наблюдает кто-то еще?

Черт.

Он так крепко сжимает в руке бокал с виски, что стекло трескается, кровь течет из ладони, капает на деревянный паркет, расцветает на нем бутонами крошечных алых роз.

Он идет в свою белую ванную, держит руку под холодной водой, наблюдая, как кровь стекает в слив раковины, и представляет себе сцену из «Психо», в которой потоки крови стекают в слив ванны, хотя, как известно, для съемок Хичкок использовал сироп «Хершис» – вполне правдоподобную замену крови в черно-белом кино, но не убедительную в жизни.

Рана не такая уж и серьезная, сосуды не задеты, хотя порез пульсирует болью, и чтобы остановить кровь, пришлось сменить целых три пластыря. Многообещающее начало вечера, думает он: кровь, боль.

– Что у тебя с рукой?

– Да так, ерунда, – говорит он.

Они сидят друг против друга во французском бистро, сегодня вечером здесь многолюдно и шумно. Он нарочно говорит шепотом, чтобы она наклонялась к нему поближе, ее лицо – буквально в нескольких дюймах от его лица.

Они снова заказывают по салату, хотя ему хочется мяса, полусырого, с кровью. Ему хочется ощутить вкус крови во рту, но можно и потерпеть, можно дождаться, когда все будет по-настоящему.

Ужин тянется бесконечно. Пустой разговор ни о чем. И все это время он думает только о том, как бы поскорее увести ее к ней домой, и ощущает тяжесть наручников в одном кармане и армейского швейцарского ножа – в другом.