На скосе века - [8]

Ты доставлен по списку как прочий.

И теперь ты укладчик пути,

Матерящийся чернорабочий.

А вокруг только посвист зимы,

Только поле, где воет волчица,

Что бы в жизни ни значили мы,

А для треста мы все единицы.

Видно, вовсе ты был не герой,

А душа у тебя небольшая,

Раз ты злишься, что время тобой,

Что костяшкой на счётах, играет.

1943

Москва

Эпизод

Что за мною зрится им,

Думать непривычно.

Я сижу в милиции,

Выясняю личность.

Что ж тут удивительного

Для меня, поэта?

Личность подозрительная —

Документов нету.

Я тобою брошенный,

Потому что тоже

Ты меня, хорошая,

Выяснить не можешь.

1944–1945

Поэзии

Ты разве женщина? О нет!

Наврали все, что ты такая.

Ведь я, как пугало, одет,

А ты меня не избегаешь.

Пусть у других в карманах тыщи,

Но — не кокетка и не блядь —

Поэзия приходит к нищим,

Которым нечего терять.

«Поэзия! Чего ты хочешь?..»

Поэзия! Чего ты хочешь?

И что ты есть, в конце концов?

И из каких хороших строчек

Вдруг кажешь ты своё лицо?

Я знатокам давно не верю,

Что, глядя совами в тетрадь,

За клеткою не видя зверя,

Незнамо что начнут болтать…

Но кроме образов и такта

Ещё бывает существо.

И в нём ни критик, ни редактор

Не смыслит часто ничего.

И я отвечу на капризный

Вопрос о сущности вещей:

Поэзия идёт от жизни,

Но поднимается над ней.

И роль её груба и зрима

И в дни войны, и в дни труда, —

Она пускай недостижима,

Но притягательна всегда.

1945

«Здесь Юг. Здесь мягче. Здесь красивей…»

Здесь Юг. Здесь мягче. Здесь красивей.

Но здесь неладное со мной.

Мне снится Средняя Россия

С её неяркою весной,

С весной, где неприглядны краски,

Где сыро,

   серо,

      нетепло…

Где поезд, вырвавшись из Брянска,

В капели дышит тяжело.

А пассажиру думать, мучась,

Что всё идёт наоборот,

Что тянет в мир какой-то лучший,

В который поезд не придёт.

И он ворчит: «Плоды безделья».

Но не спасут его слова.

Потом под тот же стук капели

Навстречу двинется Москва,

И ты, забыв про всё на свете,

Опять увидишь радость в том,

Что можно грудью резать ветер,

С утра смешавшийся с дождём.

1946

«Я питомец киевского ветра…»

Я питомец киевского ветра,

Младший из компании ребят,

Что теперь на сотни километров

В одиночку под землёй лежат.

Никогда ни в чём я не был лживым

Ни во сне, ни даже наяву.

Говорю вам, что ребята живы,

Потому что я ещё живу.

Ведь меня пока не износило —

Пусть наш век практичен и суров —

И, как в нашем детстве, ходит в жилах

С южным солнцем смешанная кровь.

Та, что бушевала в людном сквере,

Где, забыв о бомбах и беде,

Немцами расстрелянный Гальперин

Мне читал стихи о тамаде.

Под обстрелом в придорожной лунке

Залегли бойцы за грудой шпал.

Там в последний раз поднялся Люмкис,

И блеснул очками, и упал.

И сказать по правде, я не знаю,

Где, когда, в какой из страшных битв,

Над Смоленском или над Бреслау

Шура Коваленко с неба сбит.

За спиной года и километры,

Но, как прежде — с головы до пят

Я питомец киевского ветра,

Младший из компании ребят.

1946

«Нам портит каждый удачный шаг…»

Платону Набокову

Нам портит каждый удачный шаг

Внутренних слов месть…

Раз говоришь, что пропала душа,

Значит, она есть.

Мы оба уходим в тревожное «прочь!»

Путь наш — по небесам.

Никто никому не придёт помочь,

Каждый бредёт сам.

И нам не надо судьбы иной,

Не изменить ничего,

И то, что у каждого за спиной,

Давит его одного.

И нам, конечно, дружить нельзя.

Каждый из нас таков,

Но мы замечательные друзья —

Каторжники стихов.

Мы можем лишь на расстоянье дружить

Дружбой больших планет,

А если и мы не имеем души —

Тогда её вовсе нет.

1944

Н. Глазкову

Нас отпускали с разных предприятий

И почитали для себя же счастьем.

Подхватывали райвоенкоматы

И прогоняли воинские части.

К хорошим строчкам строчки подбирая

И занимаясь в жизни только ими,

Вполне возможно, были мы лентяи,

Но сволочами — всё-таки другие.

1944

Отступление

Шли да шли. И шли, казалось, годы.

Шли, забыв, что ночью можно спать.

Матерились, не найдя подводы,

На которой можно отступать.

Шли да шли дорогой непривычной,

Вымощенной топотом солдат,

Да срывали безнадёжно вишни, —

Всё равно тем вишням пропадать.

Да тащили за собой орудья

По грязи и кручам, вверх и вниз.

Русские, всегда земные люди,

Без загробной веры в коммунизм.

Шли да шли, чтоб отдохнуть и драться,

Отстоять себя — страну и жизнь…

И ещё за то, чтоб — лет чрез двадцать

Вновь поверить в этот коммунизм.

1942

Солдат в электричке

Кто-то что-то говорит,

Где купить и как продать.

А солдат сидит и спит,

Потому что он солдат.

Потому что на вино

Денег нету у него.

Ну а больше всё равно

Он не купит ничего.

Только штатской жизни ширь

Всё ж касается его…

Он вернётся в этот мир

Или сгинет за него.

1944

«Кем только я не был!..»

Юле Друниной

Кем только я не был!

   И всё между прочим,

И всё утопало в каких-то химерах…

Я был фрезеровщиком, чернорабочим,

Я был контролёром

   на точных размерах.

Но кем бы я ни был,

   я был как калека.

И где б ни ступал я

   шагами своими,

Меня называли улыбчато:

   «Швейка»,

Так, словно бы «Швейк» — это женское имя.

Кем только я ни был…

   Но дело не в этом,

А в том,

   что не мог превратиться в кого-то.

И где б я ни был,

   оставался поэтом

На горе своим

   современным работам.

Пока я мотался,

   и мне было плохо,

И вяз на простуженном

   ноющем слове,

Товарищи шли

   по великой эпохе,

Свои биографии

   делая кровью.

Я тоже не видел

   ни счастья,