На склоне пологой тьмы - [6]

Что минует несчастье их крепкие праздные выи,

И свободу на блюде им после войны поднесут?

Убегают от пуль и снарядов мужчины в Россию,

Чтоб за спины попрятаться женщин и наших детей…

А убийца с лицом непотребным играет в Мессию,

Лицедейством своим впечатляя таких же *лядей.

Но достоин ли мир, чтобы так же влачиться и дальше,

Чтобы лучшие худших спасали ценой бытия?

Как же людям не станет противно от выспренней фальши,

Под которую лезут удобрить собою поля?

Не сойти бы с ума от кошмара грядущего часа,

Когда мы позавидуем тем, кто ушёл в небеса.

Что-то страшное видится мне средь всеобщего фарса,

Где нечистая сила являет свои «чудеса»…

«Ах, фарисеи, сколько в вас ума!»

Ах, фарисеи, сколько в вас ума!

Вас обойдут забвение и скука.

Я обошла б, ей Богу, вас сама,

Но лишний раз не повредит наука.

Как прав был древний мудрый Диоген,

Живя один у моря в винной бочке

Среди её округлых чёрных стен,

Что век прошедший — это лишь цветочки.

Ведь с каждой новой эрой ближе день,

Когда козе под хвост пойдут дерзанья

Тех, от кого осталась только тень,

Обёрнутая в древние сказанья.

Как свет беспол, бесполы мысль и час,

Рождённые в неведомых глубинах

Той колыбели, что качает нас

Глухих, слепых в стремлениях единых

Свести творенье разума на нет.

Мы не бесполы, мы полны амбиций

Искать никем не занятых планет,

Как ищут гнёзд чужих иные птицы.

Наладить жизнь земную не по нам, —

Не победить ни голод, ни разруху.

Друг друга терпим с горем пополам

И не хватает нам признаться духу,

Что мы — ничтожны: капли естества,

Но не венец творения, — фрагменты.

Мы с детства учим все про дважды два

И кое-что про мир и элементы,

Но не способны ближнего понять,

Кичимся тем, что в темноте гортани

Мы можем звуки громко издавать,

И бури вызывать в пустом стакане.

О, фарисеи духа, вас не счесть,

Неистребимы вы и неподсудны,

Принять готовы вы любую лесть,

Вам в правду о себе поверить трудно.

Не в вас живёт вселенская душа,

Не вы — прекрасный оттиск мирозданья.

Вы — плесень смысла, серая парша,

Что покрывает струпьями сознанье.

Вы всюду. Фальшь в улыбках и кивках, —

Болванчики китайские на полке…

Но всё проходит, обратится в прах

Вся ваша суть, ведь с вас не много толку.

Сметёт рука Всевышнего опять

Костяшки с плотью в ров забвенья века,

И никому пред Ним не устоять!

А Он создаст из глины Человека…

«Тихий вздох молодого вина…»

Тихий вздох молодого вина

Из-под пробки, и… терпкость букета

Достаётся мне даром. До дна

Я его выпиваю за это.

Молодое, — бродить и бродить, —

Солнца свет. Очутившись в стакане,

Может душу мою исцелить

И зажечь там волнующий пламень.

Кровь лозы, как рубиновый луч,

Через губы сочится к гортани…

Послевкусия отзвук певуч, —

Молодое вино не обманет.

Не волшебный фиал, ну так что ж,

Долго ль тянутся памяти нити,

Если вечер духмяный погож,

А в душе — ни тревог, ни наитий!

«Погас последний лучик золотой…»

Погас последний лучик золотой

На лике Спаса, и открылась бездна.

Со всей своею чёрной немотой

Она в моё окно нахально влезла.

Ей было всё равно, что я не сплю,

Пугаясь многомерности пространства.

Она втащила гибельность свою

В опочивальни маленькое царство.

И месяца прорехою зиял

Её, протёртый звёздами, камзольчик,

Который был ей, безусловно, мал.

А за окном звонила в колокольчик

Весна. И бился этот ритм в ночи,

Как пульс земли, восставшей из-под снега…

А бездна встала у окна, молчит

И дышит мерно… На камзоле Вега

Сияет в Лире блёсткой серебра —

Источником моих ночных наитий…

И я сказала: «Бездна, будь добра,

Умерь теперь хоть ненадолго прыти

Своей, а то рассыплются вот-вот

Твои рыбёшки, раки и медведи.

Ты посмотри-ка, как поэт живёт,

Подай ему не серебра, так меди!»

Но бездна поворочала перстом

В районе возлежащей с кубком Девы

И молвила: «Когда-нибудь потом,

Сейчас садись, пиши мои напевы!»

И вот опять я в шали, босиком,

Держу перо рукой своей устало

И вглядываюсь в звёздный вечный дом,

Откуда слышен шёпот: «Мало! Мало!»

«Сонное зеркало мирно зовёт тишину…»

Сонное зеркало мирно зовёт тишину

В глубь заглянуть заскучавшего зримого завтра.

Там, неизбежно сдвигаясь к заветному дну,

Мнимо вчерашнее тонет, дробясь многократно.

Что-то замыслило время и мерно на счёт

Капает воском минут, застывающих рядом.

С лаской коварной оно мои годы крадёт,

Самодовольно смотря немигающим взглядом.

Так обмануть меня вряд ли удастся кому

И провести по-над кромкой кипящего ада,

Мне предлагая то смерть, то суму, то тюрьму

За неприятие лжи, вероятно, в награду.

Я не боюсь оговора, мне брань не страшна.

За седину мою зеркало будет в ответе…

Только какого-то снова приходит рожна

В голову мысль о погубленном алчностью свете.

Завтра, вчера и сегодня — в единственный миг

Утрамбовало пространство, стремительно тая,

Как, одичавший в ущелье, задавленный крик —

Этого скудного мира наивность святая.

«Безликая, холодная, слепая…»

Безликая, холодная, слепая

Вчера на грудь мне навалилась ночь.

Луна, за тёмной тучей догорая,

Не смела этот идол превозмочь.

От тишины набрякли веки дома,

И студенисто в окнах плавал свет…

Лишь ветер трогал за плечи знакомо,

А ноги мне тумана кутал плед.

И посреди затерянного часа

Стояла я в предчувствие измен, —

Весь мир ко мне во тьме незримо крался,

Чтобы забрать мой разум в чёрный плен.

Сошед с ума, он, развращён и весел,