На Шпрее - [2]

 в остальные месяцы.

За окном все пока что довольно бессвязное, налепленное кое-как. Много нового, бетонно-стального, стеклянного. Берлин — город незавершенных идей, неосуществленных возможностей. Вот Карл-Маркс-аллее, таксист прерывает молчание, показывает: дома, где жили  начальники. Окна , балконы пошире, но по нынешним временам зрелище жалкое. Подобной архитектурой Бетти не удивишь: дом улучшенной планировки, она росла в таком, в Строгино, отец и теперь там живет, и мама жила до последнего времени.

Бедная мама, ни с того ни  сего умерла. Легла подлечиться в больницу — скорее, проверить здоровье — и умерла. Бетти с отцом теперь к русским врачам относятся с подозрением.

Ладно, не будем о . Бетти несколько лет назад переехала в центр, на Остоженку. Первые шаги свои в бизнесе она — что скрывать? — совершила с отцовской помощью, он познакомил ее с правильными людьми, дальше — только сама. Кому достигать высот, как не ей, Бетти, — с ее умом, знанием нескольких языков, внешностью? Не так уж отец и помог, не стоит преувеличивать.

За этими мыслями Бетти не замечает, как они оказываются в западной части города. Как же странно устроен Берлин: проспекты, которые никуда не ведут, заканчиваются не площадями, не какими-то монументальными зданиями, а часто — ничем. Театры, концертные залы, посольства, посольства, правительственные учреждения: город богемы и бюрократии. Ага, вот и Опера, тут они с Эльзой должны оказаться вечером. План такой: она забирает Эльзу из магазина, они едут в оперу, затем ужинают с откровенными разговорами. Сегодня она согласна на любую еду, пускай Эльза выберет: что-то Бетти подсказывает, что сестра ее мяса не ест. А вдруг она ? Толком не знает английского — для нестарой немки признак плохой. Но опера ей понравится: немцы народ музыкальный, а  — те тоже ужинают. Будет все хорошо, такое предчувствие.

Гостиницу Бетти не стала заказывать — наверное, Эльза к себе ее позовет. Эльзе сорок два года, и она, по всей видимости, одинока. Как бы убого она ни жила, надо вытерпеть: родственников не выбирают. Ничего, ничего, глядишь, и у Эльзы что-то наладится. Между прочим, для Бетти союз с сестрой тоже небесполезен — с этими новыми правилами об иностранных счетах. Но Бетти сюда приехала не поэтому.

— Давайте направо свернем, — просит она, — вдоль Шпрее прокатимся.

Камень, плитка, перила: здесь Шпрее забрана в набережную. Речушка так себе, , чуть шире, может быть, нашей Яузы. При минимальном умении плавать утонуть в ней нельзя.

Бетти достает зеркало, себя разглядывает. У отца такая же складка на лбу, гораздо сильнее выраженная, — это особенно видно на юношеской его фотографии, с каким трудом удалось ее разыскать! Когда отца спрашивают, где он теперь работает, отец отвечает, что после смерти жены ко всему потерял интерес. Да, работает — там, где-то там, — машет рукой, прикрывает глаза: никому дела нет до подробностей. Проекты курирует, некоммерческие. Издательские, просветительские. Коммерция ему противопоказана, ею Лизка вон пусть занимается.

Настоящий город они оставили теперь позади, кругом даже не парк — лес: птицы орут, белки бегают. Где и быть лошадиному магазину, как не в глуши. Тут даже лисы и зайцы водятся, а скоро, в апреле-мае, приползут загорать старички: немцы любят полежать нагишом на солнышке. То еще, вероятно, зрелище.

Скоро приедем. Бетти лезет в свой телефон, отключает звук, пересматривает фотографии, в сумку заглядывает — не потерялись ли билеты на оперу, снова смотрится в зеркальце. Складывает все обратно, проводит руками по бедрам. У Бетти длинные пальцы с очень выпуклыми, рельефно очерченными суставами.

«Се-е-, молчи в сне-е- ночи, — начинает она напевать, тихо-тихо, почти про себя, — в поиск опасный уходит разве-е-…». Песенка эта всегда ее гармонизирует. Опять-таки — у отца научилась, сам он верхушку не мог вытянуть, Бетти ему подпевала, на пианино подыгрывала. Да-да, она и музыкальную школу закончила в далекие уже времена.

, четырнадцать. Где остальные тринадцать домов? Где-то там, за деревьями. «Кремер и Кремер», полчаса до закрытия. Не дело опаздывать, не дело и раньше времени приходить.

Бетти высаживается позади здания, отпускает такси, оглядывается. Никого — ни охраны, ни покупателей. Только крохотный серенький автомобиль с лошадиными , нарисованными на капоте и на багажнике, — нет сомнений в том, кому он принадлежит. Автомобиль вызывает у Бетти новый прилив сострадания.

Пасмурно, но не холодно, тут прошел-таки дождь, и воздух напитан водой. Пахнет  кустами: сильный, трудноопределимый запах. Бетти минут еще десять гуляет в сумерках, время — без четверти шесть.

 Дальше: , цилиндры, о, бриджи какие роскошные, с замшевой вставкой под попу — жаль, некуда выйти в . Зато сапоги — не забыть бы, как называются. «Тиффани». Всё, пошли.