На широкий простор - [91]

Как только растаял снег и схлынуло половодье, а земля немного подсохла, Савка тайно вернулся в свою хату и даже принес кое-какие гостинцы жене и детям. Строго-настрого приказал он домашним никому ничего не говорить о нем, будто его и на свете нет. Дома он разузнал, как живут и хозяйничают войт и его дружки. Целыми днями Савка где-то пропадал и никому не показывался на глаза. Важный план придумал Савка, над ним он и ломал свою голову. Савка не забывал того, что сказал на прощание Тимоху: что он хочет стать человеком.

Прежде всего Савка выведал то место, где часто собирались партизаны. Это была только частица задуманного им плана. Выполнив это, он сразу же приступил к осуществлению своего замысла. Пришлось ему потрудиться почти всю ночь…

Неслышно, как тень, вошел Савка во двор Кондрата Бирки. Приставил руку к одному уху, потом к другому — тихо, деревня спит глубоким сном. Пес Бирки, которого Савка загодя обласкал, дружелюбно помахивал ему хвостом, а из конюшни доносилось фырканье племенного жеребца, красы, гордости и утехи хозяина. Но ворота конюшни были толстые и крепкие и заперты изнутри засовом. Савка зашел с другой стороны конюшни. У него был уже на примете камень, лежавший у нижнего бревна сруба. Савка прилег, отгреб от камня землю и потихоньку откатил его в сторону, а ямку углубил, расширил и пролез в нее. Через минуту он был уже в конюшне и гладил жеребца. А потом подошел к воротам и осторожно отодвинул засов. Без шума и скрипа отворил ворота и вывел жеребца во двор, провел его двором за гумно, а оттуда — в лес. Но Савкина работа на этом еще не закончилась. У войта и у Бруя было по паре ладных, откормленных волов с огромными рогами. И трудно было сказать, чьи волы лучше — войта или Бруя, тем более трудно, что и сами хозяева не сходились взглядами на этот счет.

С волами дело обстояло значительно легче. Савка начал по порядку. Выгнал сначала волов Бруя. Потом задворками прошел во двор Василя Бусыги. Войта как раз и дома не было. Еще с вечера он поехал к пану Крулевскому по своим войтовским делам. А дед Куприян лежал на полатях и подводил итоги прожитой жизни. Войтовы волы оказались с норовом и не захотели посреди ночи покидать стойло. Но им показал дорогу и увлек за собой годовалый бычок. Втроем они пошли веселей, а когда Савка присоединил к ним и Бруевых рогачей, то все они совсем дружно двинулись в поход вместе с Савкой.

Еще до восхода солнца две пары волов, годовалый бычок и племенной жеребец были на месте. Савка пустил их на молодую травку, стреножив жеребца, а сам стал бродить по лесу. Вскоре его задержал часовой и отвел в партизанский штаб. А Савке только этого и нужно было.

Удивились дед Талаш, Будик и Рыль, увидев Савку.

— С чем ты пришел теперь? — спросил дед Талаш.

— Не гневайтесь, дядя, и вы, братки: я привел вам жеребца Кондрата Бирки, вашего и моего теперь врага, пригнал пару волов и годовалого бычка Василя Бусыги да пару волов Симона Бруя. Хочу я человеком стать, и не думайте про меня, что я ваш враг.

Дед Талаш, Мартын Рыль и Тимох Будик переглянулись. Глаза их лукаво заискрились.

— Савка остался Савкой, — смеялись они потом.

А Савка, возвращаясь из леса, держал голову выше обычного, чувствуя, что он сделал большой шаг к тому, чтобы «стать человеком».

33

Как-то в сумерках возвращалась Авгиня из леса. За плечами у нее был довольно большой мешок первой травы. У матери Авгини, в хате которой она жила теперь с детьми, была телушка. Для нее и несла Авгиня траву. Шла она краем дороги, чтобы не попасться на глаза людям и особенно легионерам: от них можно было всего ожидать, и Авгиня их боялась.

Шла Авгиня, а вместе с ней шли и ее думки… С того времени, как оставила дом своего мужа, она не виделась с Василем. Хотя у матери ей жилось нелегко, возвращаться к Василю она и не помышляла. Да и как ей, изгнанной из дома с таким позором, возвращаться назад, кланяться мужу, ронять перед ним свое женское достоинство? Разве он не нашел бы дороги к ней, если бы она была ему нужна? Авгиня надеялась, что Василь придет если не за ней, так за сынами. С одной стороны, она не хотела ни возвращаться к Василю, ни отдавать ему младших детей, с другой стороны — ей было досадно, что Василь не показывается и не просит ее вернуться. Понятно, она и не вернулась бы. Наговорила бы ему кучу уничтожающих слов, постаралась бы оскорбить и унизить его еще хуже, чем оскорбил и унизил он ее… Украдкой, когда Василь отлучался из дома, она забегала к деду Куприяну, чтоб разжиться чем-нибудь из харчей. Разве не должен был Василь помочь ей кормить детей? Но он строго-настрого приказал своему старому отцу не давать ей ничего. Дед Куприян видел, что помирить Василя и Авгиню трудно, и уже не делал никаких попыток к этому. Кто теперь послушает старика? Дед только покачивал головой и не вмешивался больше в их дела, но тайком и он пересылал иногда кое-что для своих внучат.

Василь же ожидал, что Авгиня, прижатая нуждой, затоскует по своему куску хлеба и сама придет к нему на поклон, будет унижаться перед ним. С того момента, когда он заподозрил Авгиню в том, что это она предупредила старую Талашиху и рассказала ей о его тайном сговоре с Савкой Мильгуном, Василь рассвирепел и с нетерпением ждал ее возвращения — не для того, чтобы начать снова жить вместе, а для того, чтобы поговорить с ней как следует, а потом прогнать ее раз и навсегда. Войт уже подыскивал себе другую жену. Он еще не старый. Стоит только мигнуть — любая за него пойдет. Его положение как войта и сторонника польской оккупации укреплялось с каждым днем: белополяки наступали, а Красная Армия отходила назад. К этому времени белополяки заняли уже Мозырь и Речицу. Правое крыло их армии быстро продвигалось по Украине и угрожало Киеву. Партизанское движение, казалось, пошло на убыль. Сюда, на Полесье, белополяки подогнали новые части. Заклятые его, Василя, враги — Талаш и Мартын Рыль, — вероятно, ушли вместе с красными и сюда вряд ли вернутся, а если и вернутся, то Василю теперь они не так и страшны… Вот какие мысли бродили в голове войта.