На широкий простор - [65]

Паны высказали «демократу» Галиничу свое удовлетворение. Все же их продолжало что-то беспокоить. Беспокойство это прозвучало в вопросе пана Крулевского.

— Но, пся крев, хлопы все еще бунтуют. Цо то бендзе?[21]

Пан Дембицкий слегка нахмурился.

— Это, пане, чепуха! — пренебрежительно бросает он. Неприятно было вообще в такой торжественный момент вспоминать про «хлопов», тем более что «хлопы» прятались по лесам. Обстоятельство это невольно напоминало шляхтичам былые времена мятежей, когда они сами устремлялись «до лясу»[22].

— Это не чепуха, пан полковник! — осторожно возразил Дембицкому адвокат Ладунский. — Я боюсь, что недооценка силы хлопского движения может принести немало неприятных неожиданностей. Крестьянские восстания — это ответвление того же большевизма, того же темного начала, что таится в каждом человеке и особенно — в натуре простонародья. Под знаменем большевизма и под непосредственным руководством большевиков возникают восстания хлопов, и в этом их опасность. В чем сила большевизма? В его лозунгах и в призывах к разрушению. Большевики отлично знают душу голытьбы и апеллируют к ее темным инстинктам.

— А! — скривился один из помещиков. — Пан Ладунский напуган большевиками и считает их большой силой…

А музыка гремела. Веселилась шляхетская молодежь. Натанцевавшись и наговорившись, гости сели за стол. Шумным, пышным был банкет во дворце пана Длугошица под охраной батальона легионеров. Провозглашались патриотические тосты, кричали «виват» польскому государству, маршалу Пилсудскому, польскому воинству в лице генерала и пана Дембицкого, хозяину дома, католическому духовенству и наикрасивейшим польским женщинам.

22

Договориться о деле с Савкой Мильгуном взялся рассудительный Бруй. Он выбрал для этого подходящее время и однажды в сумерках заглянул во двор Савки.

Бруй вошел в хату и остановился возле порога: в хате никого не было. Он хотел уже повернуться и идти назад, когда с печи раздался голос:

— Кто там?

— Это ты, Савка?

— Я! — спокойно отозвался Савка, не слишком торопясь подыматься: уж больно не хотелось двигаться — хата холодная, а на печи тепло.

— Здорово, Савка! Что ты там поделываешь?

— А вот лежу себе и думаю…

— Ну что ж, и то работа, коли нет ничего лучшего… О чем же ты думаешь?

Бруй зашел с другой стороны печи, поближе к Савке. Савка попытался было встать, но тут же передумал и решил отвечать гостю лежа.

— Думаю, чем бы заняться. Надо же что-то делать, а вот что — никак не придумаю.

При этом Савка насторожился: «Интересно, чего это ты пришел?»

— Эх, голова! Работы себе не найдешь. Да ты и не любишь работать.

— Ну как это не люблю? Смотря какая работа.

— Смешно говорить, чтоб человек себе работы не нашел.

«А не пришел ли ты нанимать меня в батраки? — пронеслось в голове Савки. — Нет, брат, дудки, к тебе батрачить я не пойду».

— Человек ищет работу по себе, — громко сказал Савка.

— Гультяй ты, Савка, вот что я тебе скажу. В такое времечко да чтоб не найти, чем заняться!

— Ну так скажи — чем.

Савка сделал решительное усилие и наконец сел. Он почувствовал, что Бруй собирается сказать нечто такое, что стоит послушать сидя.

— Ты вот что мне скажи, — перешел Бруй прямо к делу. — К какой партии ты принадлежишь?

— Как это — партии? — почесал затылок Савка.

— А так, за кого ты стоишь?

— Я?… Ни за кого. Сам за себя стою.

— Вот это и плохо. Если ты ни за кого не стоишь, значит, и за себя не стоишь… ты посмотри, как ты живешь: холодно, темно, пусто…

— Ну, это не всегда так бывает, — возразил Савка. — Когда пусто, а когда и густо.

— Слушай, Савка, есть одно дело — возьмись за него. Не пожалеешь… Как раз и будет густо.

Савка почуял, что пахнет жареным.

— Говори — что?

— А вот что: заделайся-ка ты партизаном.

Савка помолчал. Потом отрезал:

— Не хочу.

— Ты не знаешь, в чем тут соль…

— Соль хороша, когда есть что солить, — заметил Савка.

«Закручиваешь, брат, какую-то штучку… Чую — тут сальцем пахнет», — размышлял про себя Савка, но не торопился обнаружить движения своей души.

Симон Бруй обиделся:

— Если ты не хочешь даже поинтересоваться в чем тут дело, так нам и говорить не о чем.

И он замолчал. Сохранял молчание и Савка. Он решил так: если Бруй встанет и пойдет к дверям, тогда он вернет его. Но Бруй уходить не собирался.

— Что ж ты в темноте сидишь? — спросил он.

— Детишки у соседа. Женка к матери пошла. А я, пока не придумал себе работу, могу и без огня обойтись…

— Долго ж ты думаешь.

— Всякие думки бывают.

— Так и не хочешь стать партизаном?

— Нет, не хочу.

Видно, ему наскучила эта игра в прятки, и он добавил:

— Говори прямо и не хитри, пане Бруй.

— Так вот слушай. Ты человек, на которого обиды у нас нет. Чем ты там занимался раньше, мы не знаем. На наше добро ты не зарился. Но были здесь такие «товарищи» — на наше кровное добро рты разевали, руки тянули. Теперь они по лесам шатаются да в шайки сходятся. А от этого ничего хорошего не жди! Вот потому и надо ухо держать востро. Вот бы ты и взялся проследить за ними. А для этого тебе следует партизаном прикинуться. Тебе они поверят, а воевать — не обязательно. Ты только разузнай, где они прячутся и что собираются делать, и давай нам знать через войта Василя Бусыгу. Вот и вся твоя работа. А плата тебе пойдет немалая: и хлеб будет, и к хлебу, и денег дадим, и ни в чем у тебя недостатка не будет.