На широкий простор - [43]

Дед Талаш — человек замкнутый. Своими мыслями он не с каждым поделится и обдумывает их неторопливо, основательно, особенно если дело касается чего-нибудь важного, и планы свои вынашивает долго. Но если он на что-нибудь решится, то уж не отступит, пока не добьется своего. Так вот и теперь. Как мать ребенка, вынашивал дед Талаш свою беспокойную думку. Сначала мелькала она перед ним смутно и несмело, но постепенно все более и более прояснялась, чаще и чаще занимала дедову голову, принимала реальную форму и настойчиво требовала своего выражения в практических действиях. Значительно способствовал этому и случай с его Панасом. Приспела потребность поговорить о своих планах с живым человеком, с таким, который смог бы понять деда и помочь ему, ибо замысел Талаша был такой, что требовал помощи отважных людей.

— Как ты считаешь, Мартыне, — нарушил молчание дед Талаш, начав немного издалека, — можно ли подобрать хороших хлопцев… ну, на манер небольшого войска?

Мартын Рыль взглянул на деда Талаша. Он догадывается, куда гнет старый. Ему интересно, как представляет себе это дело дед Талаш.

— Поищешь — людей найдешь, — уверенно гудит он и добавляет: — Да вот ты и я — уже двое.

— Эге ж! — откликается дед Талаш, а глаза его смотрят куда-то в глубину.

— Люди, дядя Рыгор, есть. Собрать их только надо. Да на правильную дорогу поставить, дать им хорошего командира.

— Вот я, голубе, и думаю про это.

Они умолкают задумавшись. Мартын ждет, пока дед выскажется до конца.

— Если будут люди, то командир найдется.

— Иногда один человек дороже многих десятков.

— Эге ж!.. Но один человек без общества — малая сила.

Снова притихли на короткое время.

— А не слыхал ты, — спрашивает дед, — что по лесам оружие закопано с немецкой войны, когда солдаты с фронта уходили?

— Ходят такие слухи… Наверное, есть… Говорят, и пулеметы припрятанные есть… А сколько оружия поразбирали да по дворам прячут…

— Если собрать людей, — развивает дед свою мысль, — то и оружие найдется.

Сменив и снизив тон, он приступает к самому важному:

— Слушай, голубе, скитаемся мы как неприкаянные, прячемся, как тараканы в щелях; в свою собственную хату, словно воры, крадемся. А что мы такое сделали? В чем наша вина? За что бьют и колотят нас? За что?

— Подожди, дядя Рыгор, придет весна — заколышется трясина на болотах, загудит лес, да так загудит, как он еще никогда не гудел.

— Но ведь само-то оно не сделается, Мартын.

И, понизив голос до шепота, дед Талаш заговорил словами, шедшими из самой глубины наболевшего сердца:

— Давай, Мартын, за работу возьмемся.

— Ну что ж. Я согласен. Только не знаю, что ты, дядя, надумал.

— Народ собирать, поднимать его в великий поход против палачей, насильников. За что мы должны терпеть? На что нам надеяться? Ждать, пока нас переловят поодиночке? Подумай: что такое мы, разбросанные по одному? Пыль, сухие листья, что ветер гоняет по полю. И первое, что я хочу сделать и в чем прошу твоей помощи, — это мой Панас. Дитя ведь он еще, — дедов голос задрожал, — за что же он страдает? Я не буду знать покоя, не отступлюсь, хоть голову сложу, пока не вырву сына из их поганых рук. А как вызволить его? Силой? Люди нужны. Хоть бы десяток отважных вооруженных людей. Я пойду искать этих людей, но ищи их и ты. И боже тебя упаси рассказать об этом врагу. Я прокляну тебя проклятием отца, и ты погибнешь!

Мартын глянул на деда Талаша и невольно ощутил страх. Дед Талаш слов на ветер не бросал. Глаза его горели неспокойным, мрачным огнем, они покоряли Мартына, лишали его воли.

— Дядя Рыгор! За пять человек я ручаюсь, найду их. Скажи только, где разыскать тебя и когда.

Дед Талаш сдвинул со лба шапку, будто она мешала ему думать, нахмурил брови, глаза его снова всматривались в безграничные просторы, как бы разглядывая грядущие события. После короткого раздумья он сказал:

— Отсчитай от сегодняшнего утра три дня. На третий день, когда совсем стемнеет, приходи к Долгому Броду и жди, пока не завоет волк: это буду выть я. (Дед Талаш умел искусно подражать волчьему вою.) Я буду выть три раза с перерывами. Вот как ты найдешь меня. Запомни это твердо.

— От сегодняшнего утра отсчитать три дня. На третий день, когда хорошо стемнеет, быть у Долгого Брода и ждать, пока завоет волк. Волк будет выть три раза с перерывами, и тогда я подойду к тебе.

— Эге, так! — подтвердил дед Талаш и долгим, испытующим взглядом глянул прямо в глаза Мартыну Рылю.

Мартын тоже всмотрелся в темные дедовы глаза, чувствуя их власть над собой, а потом невольно опустил голову.

— Чего ты, дядя, так смотришь на меня?

— Хочу увериться в тебе. Глаза твои мне говорят, что не обманешь.

— А если я не услышу, как воет волк возле Долгого Брода? — спросил Мартын.

— Тогда ожидай меня дома. Я найду тебя, если не управлюсь за это время.

— Ладно.

— Ну, голубе, бывай здоровый и счастливый. Смотри будь осторожен: тебя уже, наверное, разыскивают. Я буду надеяться на тебя. Иди же, разузнай, что у тебя там дома. Да помни, о чем мы говорили. Так на третий день в сумерках… Долгий Брод… Воет волк.

Мартыну сделалось не по себе, когда он снова услышал эти слова, произнесенные твердым голосом старого Талаша. Дед крепко, словно клещами, сжал руку своего спутника и товарища по борьбе. Он дал ему почувствовать, что есть еще сила в твердой и жесткой стариковской руке.