На широкий простор - [25]

«Кем бы он мог стать, если бы его натура вовсю развернулась?» — думает учитель. И Аксен встает в его воображении то строгим прокурором, ратующим за общественную справедливость, то удалым атаманом разбойничьей шайки, безжалостным мстителем за крестьянские обиды.

Аксен Каль верит в правду, в ту извечную правду, которой так жадно ждет народ и которая за семью замками спрятана от него. Он не может спокойно смотреть на несправедливости, которые чинятся над людьми, и добивается правды. Его знает волость, знает и земский начальник как человека беспокойного и опасного. А старшина имеет приказ не спускать с него глаз. Об этом знает и сам Аксен и усмехается в черный ус: не вам, дурням, защемить меня.

Не дает Аксен крестьянам погрузиться в спячку, примириться с их бесправной жизнью. Будоражит, будит их сознание, бросает новые мысли, поднимает на борьбу с неправдой — ведь крестьян обманули, обошли всякие крючкотворы-чиновники, панские прислужники. Иначе как могло статься, что помещик Скирмунт из Альбрехтова залез в их дом, прибрал в свои руки из-под их носа речные заливы — заводи, где так много рыбы, и сдает эти угодья им же в аренду?

Заводи — больное место выгоновских крестьян. Двенадцать лет тянулся суд с паном Скирмунтом. Аксен Каль выступал от общества как доверенное лицо: ходил по судам, начиная от окружного, и довел дело до Сената, где оно и захлебнулось, потому что всюду пан держит руку пана. Так и остались заливы за паном Скирмунтом. А теперь их арендуют пять богатых хозяев из Высокого: старшина Захар Лемеш, церковный староста Грыгор Крещик и еще три хозяина. Им это выгодно, и они радуются, что Аксен Каль проиграл крестьянское дело. Они же о нем и разные слухи распускают, как об авантюристе, которому нужны только общественные деньги. Ведь кто же пойдет против закона? Вот почему Аксен так не любит их, не любит как предателей крестьянских интересов и своих личных врагов. Не любит он также панов и чиновников; по его мнению, от них все зло на свете.

Хоть и Сенат не признал крестьянского права, но Аксен не успокаивается на этом. У него есть еще думка — подать прошение царю.

— Как вы думаете, стоит подавать прошение? — спрашивает Аксен Лобановича.

Лобанович опускает глаза, словно что-то соображает.

— Я сказал бы, но только не знаю, как вы примете то, что я скажу, — тихо отзывается он и, мгновение выждав, добавляет: — Я думаю, что из этого ничего не выйдет.

Учитель снова сдерживается, чтобы не поделиться с Аксеном тем, что вот уже несколько дней, как ворвалось в его душу и перевернуло там все вверх дном, целиком захватило его мысли, но осторожность и чувство самосохранения берут верх, и он говорит:

— Знаете, Аксен, мы об этом поговорим как-нибудь в другой раз, поговорим так, чтоб никто не знал, а теперь я хочу сказать вам вот что. Вот вы сожалеете, что не можете записать своих мыслей… А давайте попробуем поучиться?

Аксен, в свою очередь, опускает глаза, а затем усмехается:

— Знаете, голова уже на другое направлена, не тем занята… Хорошо учиться смолоду, а теперь и времени не хватает.

По тону его и по выражению лица видно, что Аксен не возражает против обучения.

— Бросьте! Час-другой всегда можно найти, была бы только охота. Приходите ко мне по вечерам, когда время будет. На большую науку рассчитывать не будем, а научиться читать и немного писать, я думаю, сумеем.

— Оно… почему бы и нет? Хотя бы только читать да расписываться, и то хорошо.

— Давайте попробуем сейчас!

Лобанович срывается с места, берет бумагу, письменные принадлежности и подсаживается к Аксену.

— Человек вы взрослый, и я буду с вами заниматься не так, как с маленькими. Начнем сразу с письма и в первую очередь — с вашей фамилии.

Учитель пишет «Аксен Каль», старательно выводя каждую букву.

— Вот я написал ваше имя и фамилию. Зовут вас Аксен. Вот вам этот самый «Аксен», слово «Аксен», — ведь наша речь складывается из слов, а каждое слово можно записать. А вот и фамилия ваша: «Каль». На ваше счастье, и имя и фамилия короткие. Всмотритесь в них, а я сейчас печатные буквы достану.

Учитель идет к школьному шкафу, берет ящичек с буквами, а Аксен сидит, не сводит глаз с написанных учителем двух слов. Все его внимание направлено на эти слова, но ничего не говорят они ему. Он видит целый ряд странных значков-фигурок из палочек, кружков и крючков, совсем чужих и незнакомых его глазу.

Лобанович угадывает его мысли и говорит:

— На первых порах, конечно, эти написанные слова ничего вам не говорят. К ним надо привыкнуть, присмотреться, как присматривается хозяин к своим гусям в стаде и сразу узнает их.

У Лобановича возникает сомнение, правильно ли избран метод обучения, ведь в школе он пользуется другим, который хорошо знает. Такой же метод тогда не имел распространения и даже не был известен Лобановичу. Но учитель исходил здесь из психологического расчета: собственная подпись должна сильнее заинтересовать его ученика.

— Вы разглядываете написанные слова, а теперь я покажу, как они печатаются в книге. Вот смотрите: эти значки называются буквами. Нам надо составить слово «Аксен». Слушайте, как можно сказать «Аксен».