На съемках в Новом Орлеане - [13]

– Я тоже.

– Ты тогда испугался?..

Он так хорошо это скрывал, успокаивая ее, вытирая ее почти истерические слезы, уверяя, что не позволит, чтобы с ней что-то случилось…

– Это был адский шторм, – напомнил он.

– Но еще страшнее был тот, что разразился, когда мы вернулись домой.

– Я подвергал тебя опасности, когда взял с собой на уик-энд. Твой отец имел все основания оторвать мне за это башку.

– Отец никогда никого и пальцем не тронул. Прибегать к насилию всегда было ниже его достоинства. Хотя я предпочла бы, чтобы меня по старинке выпороли, вместо того чтобы посадить под домашний арест до конца лета.

– И тебя, и меня – нас обоих посадили, дорогая.

– Интересно, тот здоровенный дуб еще стоит под твоим окном?

Лорелей вздохнула.

– Несколько лет назад у него начали гнить корни. Мама писала мне, что они истратили целое состояние, чтобы его спасти, но процесс зашел слишком далеко.

– Жалко.

– До сих пор не могу поверить, что именно ты влезал ко мне в спальню каждую ночь.

– Не забывай о силе мужских гормонов в подростковом возрасте, – сказал он, усмехнувшись. – Я с ума сходил по тебе, Лорелей. Меня даже не страшил гнев твоего отца.

Этот разговор живо, в подробностях, напомнил им те долгие жаркие безмолвные нежные встречи. Лорелей никогда не испытывала сожаления о содеянном. В глубине души она хотела полной физической близости с Майклом.

– Ты говорил мне, что я стала наваждением, – напомнила она.

Они тогда лежали в ее постели. Мягкие игрушки были сброшены на пол. На ней была хорошенькая розовая пижама в горошек, на нем – полинявшие джинсы, оттенявшие загоревшую дочерна от работы на солнце голую грудь.

Лорелей хорошо помнила, как при взгляде на него у нее кружилась голова. И сейчас немного кружилась – от этих воспоминаний.

– Так и было. – Наваждение. Слово это повисло в сгущавшемся воздухе. – Я бы прошел тогда через пламя ада, только бы быть с тобой, Лорелей. И с радостью принял бы муки. И мне, как никому, понятно, что происходит с твоим преследователем. Ты не выходишь у него из головы… ни днем, ни ночью. И поэтому, – добавил Майкл, поднимаясь со стула, – он непременно совершит ошибку. Он на пределе и не сможет больше соблюдать дистанцию.

Лорелей тоже встала.

– Не уверена, что мне от этого стало спокойнее.

– Вот и напрасно. Как только он выйдет из своего укрытия, мы его схватим. – Майкл взял ее за плечи. – И ты снова сможешь жить, как тебе захочется.

В этот момент Лорелей не хотелось больше ничего другого. Ей было так хорошо… Честно говоря, она бы ничего не имела против, если бы Майкл притянул ее к себе чуточку ближе…

Она услышала, как он что-то пробормотал.

– Прости, что ты сказал?..

– Я сказал: «Пора в постель». – Хотя Майкл был не из тех людей, которые показывают свои чувства, его лицо над воротом темно-синей тенниски покраснело. – У тебя по расписанию ранние съемки. А ты уже и так потеряла два часа из-за разницы во времени.

– Ты прав. – Она вдруг почувствовала, что страшно устала. – Ты собираешься остаться здесь?

– Я буду спать на диване.

– Мне показалось, что здесь две спальни.

– А между ними эта гостиная. Я предоставлю тебе максимально возможную свободу. Но в то же время буду рядом.

По другую сторону двери!..

– Ну что ж. Тогда я, пожалуй, пойду спать.

– Хорошая идея. Я договорюсь, чтобы утром нас разбудили по телефону. Ты не против побегать утром? Если же захочешь позаниматься в гимнастическом зале на крыше, я договорюсь, чтобы он был в полном нашем распоряжении.

– Если шторм прекратится, я бы хотела побегать. Ты не возражаешь?

– Конечно, нет. – Он пожал широкими плечами, снова приковав к ним ее внимание. И к пистолету, с которым не расставался. – Я бегаю каждое утро и буду рад, если ты составишь мне компанию.

Она лежала в темноте, уставившись в потолок, и в ее памяти оживали яркие картинки из их с Майклом прошлой жизни.

За зашторенными окнами бушевал ветер. Услышав по ту сторону двери приглушенные голоса, Лорелей подумала, что Майкл, должно быть, смотрит телевизор.

Хлопчатобумажные простыни были гладкими, как шелк. Но когда ее возбужденный мозг представил вместо них широкую грубую ладонь Майкла, Лорелей перевернулась на живот. Одна из подушек соскользнула на пол, задев стакан с водой на ночном столике, и стакан с грохотом упал на пол.

Дверь, разделявшая ее и Майкла, распахнулась.

– Что случилось?

– Ничего. – На фоне мерцающего света телевизора возникла высокая фигура. Лорелей заметила, что Майкл снял тенниску. И был босиком. Когда же увидела, что верхняя пуговица его джинсов расстегнута, она чуть не застонала. – Я просто уронила стакан.

Такое впечатление, что он не слышал ее. Все его внимание было сосредоточено на ее фигуре в атласной ночной рубашке персикового цвета. Рубашка прилипла к ее разгоряченной влажной коже, и Лорелей подумала, что Майкл мог заметить ее затвердевшие соски.

Он заметил.

– Тогда ладно. – Он перевел взгляд на ее лицо. – Раз ты уверяешь, что все в порядке.

Она попыталась ответить, но слова застряли у нее в горле. Она судорожно сглотнула и попыталась снова:

– А… абсолютно.

– Отлично. – Теми длинными пальцами, которыми он, в ее фантазиях, ласкал ее тело, Майкл взъерошил свои смоляные волосы. Это движение вызвало у нее желание прижать его голову к своей занывшей груди. Он взглянул на подушку и верхнюю простыню, которые, вместе со стаканом, валялись на полу. – Тебе жарко? Я могу включить кондиционер.