— А пусть… Пусть слышит, может, таким, как Варвара, и не место в школе, — продолжал шуметь отец.
— А может, ты зря учительницу поносишь… Она человек с совестью, зря никого не оговорит, ты лучше на себя оглянись, может, тебе повиниться не мешает.
— Да ты что, мамаша! — взорвался Кузьма Егорович. — Тоже всяких разговоров наслушалась! — И он, хлопнув дверью, на весь вечер ушёл куда-то из дому.
«Как же так? — раздумывала Таня. — Почему отец и Варвара Степановна дошли до открытой схватки? Почему учительница поддерживает Федю? Значит, она уверена в том, что права и не может больше молчать».
Школа встретила Таню обычным гулом и шумом — до уроков оставалось ещё минут десять. Чтобы ни с кем не встречаться, она решила пройти в свой класс. Но там уже было полно ребят. Приперев к подоконнику Диму и Зою Стригалёву, они о чём-то азартно спорили. То и дело слышались имена Таниного отца и учительницы.
«И здесь уже знают…» — Таня зябко поёжилась и прислонилась к стене. Её не заметили.
— Нечего было Варваре Федькину ерунду подхватывать, — услышала она голос Клепикова.
— А ну… что ты сказал? — расталкивая ребят, грозно спросил Федя.
— А то, что слышал. Никто тебя с учительницей не поддерживает… — Димка кивнул на вошедшего в класс Парамона. — Вот хоть его спроси…
Федя шагнул навстречу Парамону, но тот, отведя глаза, обошёл его и сел на свою парту в заднем ряду.
— Оставь ты их, не связывайся! — Саша ухватил Федю за руку и отвёл в сторону.
— Имей в виду, Клепиков, — с угрожающим видом подступил к Димке взъерошенный Улька, — если про Варвару Степановну ещё раз такое брякнешь…
— А что будет? — ухмыльнулся Димка. — Драться полезете… Десять на одного.
— Драться не драться, а язычок мы тебе укоротим… — хмуро заметил Саша и обернулся к ребятам. — Давайте так сделаем. О вчерашнем собрании при Варваре Степановне никаких разговоров. Ни одного вопроса… Понятно?
— Будто ничего не случилось, — подхватил Улька и, услышав звонок, пошёл к своей парте.
В класс вошла Варвара Степановна. Как всегда, она была нетороплива, внешне спокойна, волосы, по обыкновению, гладко зачёсаны назад, костюм аккуратно отутюжен.
Да и урок начался как обычно. Ребята дружно встали, поприветствовали учительницу, потом разложили на партах тетради и учебники.
О вчерашнем собрании никто ничего не спрашивал, но по пристальным взглядам учеников, по тому, как они внимательно слушали её, Варвара Степановна поняла, что ребята знают всё.
У Феди Стрешнева это было откровенно написано на лице. Он смотрел на неё с такой тревогой и ожиданием, так хотел её о чём-то спросить, что Варвара Степановна старалась пореже встречаться с ним взглядом.
Знала, видимо, обо всём и Таня. Но она сидела ко всему безучастная, опустив глаза, втянув голову в плечи, и, не читая, прятала в карман записки, которые ей то и дело подбрасывал с задней парты Дима.
«Понимаю… Я причинила тебе большое горе… — хотелось сказать Варваре Степановне. — Но иначе я поступить не могла».
И, желая вывести девочку из оцепенения, она попросила её ответить домашнее задание по химии.
Таня поднялась из-за парты и, помолчав, глухо выдавила, что урока она не приготовила.
— И я не приготовил, — с готовностью поддержал её Дима. — Времени не хватило… Вчера взрослые такое собрание закатили…. Разве можно было не послушать!..
Ученики зашумели.
Варвара Степановна внутренне вздрогнула. Что это? Озорство, вызов ей?
— Между прочим, — сдержанно заметила учительница, — разговор вчера происходил между взрослыми. И вам подслушивать было незачем…
— А мы не подслушивали, — сказал Саша. — Как Григорий Иванович предупредил, так все и ушли. — И он сердито посмотрел на Диму. — Тебе кто дал право за всех говорить?
— И уроки мы приготовили! — выкрикнул Улька, и в ту же минуту в классе поднялось несколько рук.
Варвара Степановна спросила одного ученика, другого, третьего… Отвечали ребята как всегда, но подчеркнуто старательно, и даже те, кто явно не подготовил урока, никак не хотел показать этого.
На душе отлегло — значит, тревога оказалась напрасной, и Варваре Степановне неудержимо захотелось рассказать ребятам о своей вчерашней схватке с Фонарёвым. Они ведь всегда понимали её и верили ей. Поверят, наверное, и сейчас. Но пока она не докажет своей правоты взрослым, нельзя выносить этого на ребячий суд. И она сдержалась.
Урок шёл своим чередом.
