На седьмой день - [8]

Короче, Климовичей вычеркнули. Они, правда, клянутся, что это не они...

– А кто? – в полемическом задоре спрашивает господин М. – Скунс?

АНГЕЛ

Если кто не знает, есть в Израиле такой город – Нацрат-Илит, то есть Верхний Назарет. Или просто Назарет. Тот самый. И больше ничем особо не примечательный. Я не знаю, как там было с народонаселением в те времена, когда родился маленький Иешуа, но сейчас арабов в Назарете гораздо больше, чем евреев, потому что окружен он многочисленными арабскими деревнями.

Но евреи в Назарете по-прежнему живут. И среди них живет очень интересная такая ленинградская семья. Давно, знаете ли, приехавшая, но не растерявшая известного питерского апломба, который совершенно справедливо раздражает всю остальную русскоязычную публику по обе стороны Атлантики – от москвичей до житомирцев.

Иными словами, в семье этой читают прозу, обсуждают стихи, а в носу и ушах ковыряют такими специальными палочками – с ваткой на головке.

Старшие дети – Белла и Лена – родились в Ленинграде и приехали в восемьдесят втором совсем малышками. Одной три, другой – годик. И представляете, в 1999 году, когда серьезной Белке исполнился двадцать один, а взбалмошная Ленка в свои неполные девятнадцать вышла замуж, мама Фрида вдруг взяла да и родила папе Рафе сына. В декабре. Когда холмы вокруг Нацрат-Илита по ночам подкрашивал глупый иней.

Раньше Рафа мечтал о внуке. Потому что дети бывают плохими или хорошими, но внуки – всегда изумительны. Но когда родился Ленечка, он понял, что такое счастье. Фотографию сына он выхватывал из бумажника быстрее, чем любой ковбой – револьвер из кобуры. Он проводил с ним все свое свободное время, и в результате к шести годам Ленечка свободно говорил, читал и кое-что писал и по-русски, и на иврите. Природа наградила позднего ребенка огромными, небесного цвета глазищами, правильными чертами лица и золотыми кудрями. Не рыжими, не белокурыми – а именно золотыми. Не ребенок – просто ангел!

Прошлым летом они решили наведаться в Санкт-Петербург – показать Лене родной город. Увидев Петра на набережной, Леня наморщил лобик и сказал с выражением:

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася. Бедный челн

По ней стремился одиноко.

По мшистым, топким берегам

Чернели избы здесь и там,

Приют убогого чухонца;

И лес, неведомый лучам

В тумане спрятанного солнца,

Кругом шумел...

Отчего стоявший рядом экскурсовод, покосившись на Рафину кипу, сказал в восхищенном смятении:

– Ну, ни хрена себе...

– Что вы сказали? – вежливо осведомился Ленечка.

– Молодец, братан! – перевел себя экскурсовод.

– Рафа, пойдем, – строго сказала Фрида.

И они ушли. В такси Ленечка заерзал:

– Папа, а где гулял Евгений Онегин?

– В Летнем саду.

– Я знаю, – примирительно сказал Ленечка. – А где он?

– Тут неподалеку, сынок, – подал голос таксист.

– Хочу! – Ленечка был категоричен.

За пятерочку таксист согласился подождать. Они прошли по аллеям, декламируя друг другу великие пушкинские строки. Ленечка пребывал в величайшем почтении к месту и даже раздувал ноздри, стремясь вобрать в себя побольше воздуха Летнего сада. Потом Рафа сказал:

– Неудобно, таксист ждет.

И они направились к выходу. Навстречу им шла старушка. Вернее, это они шли ей навстречу. Старушка с трудом передвигала ноги. Дойдя до лавочки, она осторожно присела и, кряхтя, принялась открывать потрепанную сумочку. Поравнявшись с ней, Ленечка сказал:

– Здравствуйте!

– Ой, мальчик, здравствуй, дорогой... – ответствовала бабушка.

– Вам плохо? – участливо осведомился Ленечка.

– Ой, плохо, дорогой... Все болит у меня... Ноги, спина, сердечко...

Рафа с Фридой прошли несколько шагов и остановились. Ленечка с состраданием смотрел на старушку.

– ...И дышать уже трудно, – продолжала она. – Раньше, бывало, могла шагов пятьдесят запросто пройти, а сейчас отдыхать надо...

– Бабушка, – сказал Ленечка, и положил правую руку на старушкино плечо.

– Чего тебе, родной? – она первый раз внимательно посмотрела на Ленечку и восхитилась. – Боже мой, ну просто ангел какой-то. Дай тебе Боженька здоровья, сынок.

– Бабушка, – проникновенно повторил Ленечка, не снимая руку со старушкиного плеча. – Я хочу, чтобы у тебя никогда ничего не болело.

По морщинистому лицу покатилась слеза умиления.

– Уже и не думала, что такие дети есть, – сказала старушка. – Откуда ты такой, сынок?

– Из Назарета, бабушка, – ответил Ленечка.

...Хорошо, что у всех питерских таксистов есть мобильные телефоны. Ну и повезло, конечно, что «скорая» как раз проезжала по параллельной улице...

НА РЫБАЛКЕ

Недавно я побывал в городе Майами. Вроде как поехал отдохнуть, но там – восторженно-южные приемы с обильными столами и ночными посиделками-постоялками. Как и не уезжал из Чикаго.

Вырвавшись однажды с приемов, я вместе с младшим сыном вышел порыбачить в океан. Не то чтобы я был такой уж растакой рыбак, но тут угораздило меня подбросить ребенку книжонку под названием «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя, родившегося, между прочим, тут у нас на Чикагщине – в пригороде Оак Парк.

Ребенок сначала отказывался, но был усажен насильно в шезлонг и наказан великим американским писателем. Многие, кстати, ошибочно полагают, что, наказывая ребенка чтением, мы отбиваем у него охоту читать. Это не так. Охоту читать отбивает у него среда и тутошняя школьная программа.