На рыдване по галактикам - [103]

Жизнерадостно мотая вновь девственно пустой башкой в такт нестерпимому скрежетанию в наушниках, Шухер убирается в лабораторию, дабы реализовать себя на давно вожделенном поприще. И тут же выясняется, что и образцы взяты сплошь не те, и анализы не дают исчерпывающей информации, и исследование требуется провести совершенно иное. Он неожиданно так воодушевляется своей новой миссией поиска на Ксене хоть чего-то хорошего (читай — съедобного), что стремительно ввинчивается всеми щупальцами в скафандр и выражает желание самолично по планете прошвырнуться, презрев все ее возможные опасности. Охваченный энтузиазмом, он спешно нагружается разнокалиберными контейнерами, бормоча под заменяющий нос орган про какой-то кремнезем и легкорастворимые элементы питания для овощных и прочих культур.

Меня, как самого свободного на данный момент от своих прямых обязанностей и вступавшего в непосредственный контакт с местными, приставляют к нему в качестве сопровождения. Разумно — от моей зеленой макушки теперь и птеродактили, и кусты шарахаться будут. А Ярка просто из любопытства или от скуки напрашивается. Варгу не до нас — ломает теперь башку в рубке, как дальше быть. Да, надо бы напомнить доку, что местная флора предпочитает всем легкорастворимым элементам питания неосторожную фауну, не пренебрегая и инопланетной. Ксенофобией здешние кустики не страдают и в высшей степени толерантно относятся к представителям иных рас, не воротя чашелистики от стихийно нарисовавшегося нового блюда.

Пока Шухер с энергией тяпнутого альдебаранской цеце коборука носится взад-вперед, что-то выискивая, и ковыряет землю, мы бдим с бластерами наготове. Тут помимо птеродактилей еще и изгнанный экс-член экипажа где-то шастает, если его еще не стрескали, конечно. Соколова особенно старается, наверное, реабилитироваться хочет.

— Ярк, ты это… не бери в голову то, что доков Варжонок наплел. Про гарем я прикалывался. И в мыслях не было тебя в койку затащить, хоть с помощью веснух, хоть без, — говорю я ей.

— Было бы из-за чего париться, — не переставая обшаривать окрестности глазами, отмахивается Соколова. — А то ты не видел, чем кончился подкат одного хвостатого мачо. Даже и без веснушек.

— Ну я вообще-то не лакиец в гоне и ухаживаю поизящнее. Когда хочу, — возражаю я, уже жалея, что завел этот разговор. Черт их поймет, этих женщин, уже все тайны вселенной, считай, повскрывали, а что у них в головах происходит — до сих пор загадка посложнее черной дыры. Подкатишь — нахал. Не подкатишь — козел. Старый добрый земной.

— Ты, может, и умеешь подкатывать поизящнее, а у меня методы универсальные, без индивидуального подхода, — флегматично отвечает Ярка и на всякий случай шугает примостившееся на кустике золотистое насекомое, заинтересованно вытаращившее было на нашу компанию свои фасетчатые глаза. Чего вот за обедом тогда надулась, если так пофигу?

— Короче, не люблю я просто все эти глупости, — решительно закругляет тему личных гуманоидных отношений Соколова. — Мне вот интересно, если из хвоста вполне приятного и интеллигентного лимбийца развилось ТАКОЕ, что же будет, отвались вдруг тыльная щупалка у самого этого ксено-Омена? Это, пожалуй, пострашнее страпельки выйдет.

— Надеюсь не дожить и не увидеть, — фыркаю я, а про себя отмечаю — девственница еще. Как пить дать. И к Варгусику не ходи. Но этот вывод я, пожалуй, пока придержу при себе.

Понемногу мы перемещаемся все дальше от корабля, и аромат свеженького чкмерули вдруг навязчиво вползает прямиком в мой только что отобедавший мозг. Затем к нему присоединяются и другие искусительные запахи. Это что, Рекичински тут так неплохо обжился уже где-то по соседству?! Скосив глаза, обнаруживаю к своему изумлению прямо-таки шведский стол, сервированный на сборную Земли по сумо, парящий над скромного вида цветочком.

— Ярка, ты это тоже видишь? — спрашиваю напарницу.

— Шашлык, бабулины пирожки, тортик и целую бахчу славийских арбузов? — с усмешкой перечисляет та.

— Не-а, у меня другая сервировка. Он что, так добычу приманивает? Вот изобретательный, паразит!

— Мы с Цилли на первой вылазке его видели уже, но тогда меню было скромнее — видать, здорово оголодал, распугали мы ему тут всю нямку, — хмыкает Соколова.

Что же они все жрут, интересно? Кроме звероящеров и ксенобелок, я ни одной живой твари тут больше и не видел.

Тем временем экс-док, отвлеченный от своих занятий тщательно наведенными ароматами, выронив инструменты, с остекленевшими окулярами зачарованно волочится в сторону зарослей. В это же мгновение все виртуальные закуски подергиваются дымкой и бесследно развеиваются, а моему взору предстают буквально на глазах чахнущие блеклые цветки. Быстро наступаю на одну из конечностей Шухера, от всей души надеясь, что она — не хвост. Одного детеныша-гаденыша нам с лихвой в этой экспедиции довольно. Док довольно энергично дергается, лихорадочно шепча что-то вроде молитвы. Несколькими секундами позже до меня доезжает: он всего лишь перечисляет сменяющие друг друга, по всей видимости, с калейдоскопической скоростью, лимбийские вкусняшки.

Цветы какое-то время стойко пытаются визуализировать шухеровы гастрономические фантазии, но все их сенситивные таланты пасуют перед нескончаемым потоком чревоугодных грез, и перегревшийся процессор взрывается, точно переспелый славийский арбуз. Громкий хлопок, какие-то мокрые тряпочки расшвыривает в радиусе трех метров, и все, будто и не было никакого цветка.