На руинах - [31]

Забегавшись с предсвадебными хлопотами, Галя опоздала и пришла на полчаса позже назначенного ей времени, но Тихомиров не стал бранить юную невесту, у которой уже заметно выпирал животик, а лишь вздохнул.

— Опоздала? Смотри, у меня в семь клиент на стрижку должен подойти — я тебя тогда брошу, и будешь ждать, пока я с ним закончу.

— Я подожду, — пролепетала она, — ничего. Спасибо, Алексей Прокопьевич, извините меня.

Самсонов подошел ровно в семь, и Алексей, впустив его, строго сказал Гале:

— Теперь, невеста, пересядь на другой стул, пока я человека обслужу. Сама виновата, что опоздала, ничего не поделаешь.

Галя послушно приподнялась, но Самсонов замахал руками.

— Что вы, что вы, мне совершенно некуда спешить! Разве можно заставлять ждать такую очаровательную невесту?

Зардевшись, Галя осталась сидеть, и Алексей вновь занялся ее локонами, а Самсонов подошел к стене, на которой висела фотография юной Доси, и уставился на нее во все глаза. Колдовавший над локонами девушки Алексей пояснил ему:

— Это моя бабушка. В молодости хотела быть актрисой, даже на сцене выступала, а так получилось по жизни, что стала парикмахером. Но мастером была замечательным, меня самого с детства к своему ремеслу приобщила. Сколько мне потом все твердили: Алексей, иди в институт учиться — высшее образование получишь, инженером станешь, у тебя к математике способности. А я не захотел — стригу людей, и мне это в радость. Одна бабушка меня понимала.

— Ой, Алексей Прокопьевич, да лучше вас мастера во всем свете не найти! — подхалимски пискнула Галя. Не отрывая глаз от портрета, Самсонов задумчиво сказал:

— Институт, высшее образование — все это стереотипы. Людей с детства учат тому, что искусство это Пушкин, Шекспир, Моцарт, Леонардо да Винчи. Они не ведают, что истинный творец может жить прямо рядом с ними, непосредственно их касаясь. Я уже во второй раз вижу, как вы работаете, ваша работа — искусство.

Польщенный Алексей, тем не менее, возразил:

— Да что вы, кому сказать, так засмеется! Искусство стричь чужие головы? Я — работник сферы бытовых услуг, какое тут может быть искусство?

— Вы создаете красоту, это и есть искусство, не важно, кто поймет, а кто засмеется. Сфера тут значения не имеет, и бабушка ваша это прекрасно понимала. Знаете, у нее удивительное лицо, она так напоминает мне… одну женщину — такую же прекрасную. Только волосы светлые.

— Это была ваша жена, да? А где она сейчас, вы разошлись? — с наивным откровением молодости полюбопытствовала Галя, но, услышав сердитое покашливание Алексея, сразу же спохватилась: — Ой, простите, я всегда так бесцеремонно лезу со своими вопросами, меня и мама, и жених ругают.

— Ничего страшного.

Самсонов криво усмехнулся, но на вопрос Гали не ответил — отошел от портрета и присел на стул около журнального столика, где лежала стопка фотоальбомов. Чтобы сгладить неловкость, Тихомиров, укладывая локоны Гали, начал пространно рассказывать:

— Бабушка моя удивительным человеком была, в молодости полстраны, можно сказать, объехала, стольких людей повидала, столько мне рассказывала! Актрису Комиссаржевскую лично на сцене видела, художника Верещагина знала, Керенского — не того, который во Временном правительстве был, а его отца. Отец этот, Федор Михайлович, между прочим, был директором той гимназии, где сам Ленин учился, он ему и золотую медаль дал. Другой бы, может, и не дал — ведь у Владимира Ильича старший брат на царя покушался.

Самсонов слушал его с живейшим интересом.

— Жаль, что бабушки вашей уже нет в живых, — сказал он, — столько живой памяти утеряно, неужели она никогда ничего не записывала?

— Жизнь у нее нелегкая была, не до писания было, а вот кое-какие фотографии от нее сохранились. В двадцатых годах ей пришлось срочно из Ташкента уехать, так она только эти фотографии с собой и прихватила. Да посмотрите сами — альбомы прямо рядом с вами лежат.

Пока Тихомиров возился с волосами Гали, брызгал их лаком и давал ей последние инструкции по поводу того, как лучше прикрепить фату, Самсонов просматривал фотоальбом, где хранились ташкентские фотографии Феодосии Федоровны. Алексей вышел в прихожую проводить Галю и через минуту вернулся.

— Все, извините, что заставил вас ждать, садитесь, — сказал он клиенту, который со странным выражением лица рассматривал в эту минуту какой-то снимок, — что это вы смотрите? А, это не из бабушкиных, это в шестьдесят пятом снято — мои папа с мамой на юг тогда ездили, в дом отдыха. Да вы садитесь — сюда, перед зеркалом. Это вообще, можно сказать, трагический снимок.

— Трагический? — Самсонов поднялся и неожиданно покачнулся. Алексей решил, что он зацепился за что-то ногой.

— Осторожнее, не упадите, ради бога. Садитесь, давайте, я вас простыней оберну, чтобы волосы за воротник не летели, — он укутал клиента, легонько пощелкал ножницами и начал стричь, продолжая разговор. — Так вот, про снимок. Мои родители тогда со своими друзьями были в доме отдыха в Шеки — есть такой курорт в Азербайджане, — и их группой повезли на экскурсию. А отцу до этого подарили на день рождения фотоаппарат, и он все время фотографировал. Перед тем, как садились в автобус, всю группу щелкнул, и в дороге как что интересное, так снимал. Короче, одну кассету целиком отщелкал и матери в карман платья положил (у нее кармашек с молнией был), а другую не успел — их автобус на другой день попал в аварию. С моими родителями уцелело человек пять, остальные погибли, и друзья родительские тоже погибли. Мне тогда четырнадцать было, я помню, какие папа с мамой оттуда вернулись — немного не в себе оба. Фотоаппарат пропал, конечно, а кассету мама у себя в кармане нашла, но с нее только одну фотографию удалось напечатать — остальные засветились. Она тогда долго успокоиться не могла — постоянно фото это всем показывала, рассказывала про аварию. Глаза блестят, сама трясется и одно и то же повторяет: подумать только, были люди живы, а потом в один момент их не стало — это вот Андрей с Зиной, это Лиза Лузгина с сыном. Даже жутко становилось от ее разговоров. Бабушка мне тогда потихоньку сказала: ты, Алешенька, забери у мамы незаметно эту фотографию и спрячь, не то она себя вообще изведет, а то и с ума сойдет. Я так и сделал — унес и в бабушкин альбом положил. А мама и вправду после того успокоилась. Потом, когда мой младший брат у нее родился, она вообще прежняя стала. Видите, как бывает — время все лечит.