На руинах «Колдовства» - [23]

— Мадам? — спросила вызванная Антуанеттой служанка.

Тони заказала виски для мужа и свекра, бокал шерри для маман Робишо и лимонад себе и детям. Затем она вошла в столовую проверить, как накрыт к обеду длинный стол из палисандрового дерева. Он был уставлен хрусталем и фарфором. Тони вернулась на галерею как раз в тот момент, когда Роб спешился, постоял с минуту, наблюдая, как экипаж отца приближается по подъездной аллее, и отдал лошадь груму, бежавшему за ним всю дорогу от конюшни.

Экипаж остановился у парадного входа, где уже ждал Робер. Появился слуга, чтобы открыть дверцу экипажа. Мадам Робишо, величавая как всегда, в пышном миткалевом темном платье со сборчатыми рукавами, в шляпке и шали, сердечно улыбнулась сыну и сошла на землю. Роб протянул руки, чтобы поддержать ее, и поцеловал в обе щеки, затем обнял отца и повел их в дом. На галерее Тони в утреннем платье с глубоким вырезом и короткими рукавами присела в реверансе, затем слегка прижалась щекой к щеке пожилой женщины.

— Где мои внуки? — спросила мадам.

— Сьель сейчас приведет их.

Тони отвела свекровь в одну из спален для гостей, оставив Роба с отцом. Через полчаса все встретились снова, и старики поздоровались с детьми. «Вот истинная причина их визита», — подумала Тони, наблюдая за излучающими любовь лицами родителей Роба. Сьель хорошо потрудилась. Дети были похожи на разодетых кукол, и никто бы сейчас не узнал в них потных визжащих дикарей, носившихся по лужайке полчаса назад.

— Дедушка, как вы думаете, я красивая? — спросила Элинор.

— Очень красивая, дорогая.

— Это хорошо, потому что Сьель говорит, что я должна быть красивой для вас и папы.

— И для меня, — подсказала мадам Робишо.

— Вы тоже красивая, — великодушно признала Элинор, восхитив бабушку и рассмешив всех.

Сьель поднялась по внешней лестнице с двумя маленькими рабами, осторожно несущими небольшие подносы. На каждом стоял стакан лимонада и лежало печенье.

— Добрый вечер, мадам, господин, — сказала Сьель, и дети, как эхо, повторили ее слова. Сьель следила, как дети подали подносы Элинор и Джеффи, затем быстро и неуклюже поклонились.

Элинор царственно приняла свой лимонад, Джеффи — с небрежным безразличием, и их бывшие товарищи по играм повернулись и побежали, хихикая, вниз по лестнице в кухню.

И только после того как дети были уложены в постели, Тони услышала за ужином о визите надсмотрщика месье Бруно в Беллемонт накануне вечером.

— Такая суматоха! — воскликнула мадам Робишо. — Он высек вашего Оюму, когда тот отказался пустить его обыскать жилища рабов. Все очень расстроились, особенно ваша маман.

— Надсмотрщик месье Бруно высек нашего Оюму? — Тони быстро взглянула на мужа.

Выражение его лица не изменилось, и она поняла, что отец уже успел рассказать ему о происшествии. Почему-то это усилило ее потрясение, так же как и выражение свекрови «вашего Оюму». Тони никак не могла решить, то ли мадам Робишо постоянно нарочито игнорирует тот факт, что Оюма не раб, а свободный человек, то ли она напоминает сыну о старом скандале в семье жены.

— Она преувеличивает, — сказал месье Робишо, — как любая женщина. Надсмотрщик Бруно ударил только один раз, но его хлыст чуть не снял с Оюмы скальп.

— Что? Какое оскорбление! — воскликнула Тони, кровь прилила к ее щекам.

— Тони! — тихо предупредил Роб, но его глаза приказали: «Придержи язык!»

Тони подчинилась, тихо спросив:

— Как себя чувствовал Оюма, когда вы уезжали?

— Он выживет, если рана не загноится.

— Мы слышали, как ваш отец и Алекс стреляли из ружей, — начала мадам Робишо, — а ваша сестра побежала посмотреть, что происходит…

— Как всегда, — пробормотал Роб. Он не одобрял то, что называл «склонностью Симоны вмешиваться в дела, которые следует оставлять мужчинам».

Месье Робишо очень убедительным тоном поправил жену:

— Джеф выстрелил только один раз над их головами и приказал им убираться с плантации. Мы удостоверились, что Оюма ранен не слишком серьезно, и пошли спать. Вот и все. Но я не думаю, что кто-нибудь хорошо спал в эту ночь.

— Вот что происходит, когда плантатор часто отсутствует, — заметил Роб. — Как я понял, Бруно проводит большую часть времени в городе.

— Никуда не годится оставлять плантацию всецело в руках надсмотрщика, — согласился отец.

— Лично я никогда бы не взял надсмотрщика на свою плантацию, — заявил Роб. — Наемный надсмотрщик или слишком груб, или слишком слаб. Если он не может дисциплинировать рабов, я получу маленький урожай. Если он будет жестоко обращаться с рабами, они отомстят, притворившись больными. Надсмотрщики — обычно бедняки из белых, не способные найти золотую середину.

— К тому же это одинокая и неблагодарная работа, — сказал отец. — Надсмотрщик — не ровня хозяину, так что его не приглашают в большой дом, и он не может общаться с рабами и одновременно обеспечивать дисциплину. Обычно эта дилемма решается пьянством. А отсюда и жестокость.

— Я предпочитаю следить за работой сам. Я знаю, что полезнее всего моим полям и моим рабам. Я много требую от них, но я справедлив.

— Роб скорее вызовет доктора к больному рабу, чем к себе, — недовольно сказала Тони.

— Немногие плантаторы так щепетильны, как ты, дорогой, — нежно заметила мать.