На руинах Эдема - [39]

— Среди моих вещей должен был быть небольшой ящичек, в нем — округлые предметы, вы их находили? — затараторила я.

— А! Камушки такие? — рассмеялся Ульрих, — Да, нашли. Каким-то чудом они не разбились при падении.

«Если бы они разбились — вы бы точно заметили», — мрачно подумала я, — «И мало бы никому не показалось…»

Мужчина пристально смотрел на меня: у него оказались глаза самого холодного оттенка голубого. Почему-то мне делалось неуютно под этим взглядом. Но, как ни странно, медик так ничего не сказал. То ли проявил чувство такта… То ли имелась некая другая причина. Сейчас я просто не могла думать об этом. Начало мутить, голова кружилась и, вдобавок, сильно клонило в сон. Но прикрыть отяжелевшие веки мне не дали…

— Тебе нельзя засыпать! — трубным голосом прокричал Ульрих. Растеряно моргая, я вопросительно смотрела на него. — А?

— Сотрясение, — очень информативно пояснил медик, — При сотрясении мозга нельзя спать, — расшифровал он, — Можешь не проснуться…

Нервно сглотнув, я пообещала себе приложить все усилия, чтобы держать глаза открытыми. Перспективы подобной гибели казалась слишком уж нелепой и обидной…

Ульрих с сомнением потеребил бороду. Наконец, после минутного раздумья, выдал: — Если ты скажешь номер своей коммуны… Или имя вашего лидера, я попытаюсь как-нибудь сообщить им, что… что с тобой.

Теперь уже настала моя очередь сомневаться. Обычно подобную информацию не разглашают… Даже разные группы гонцов, как правило, не знают друг о друге практически ничего — кроме определенных способов связи. Доверие давно стало непозволительной роскошью. И все же… Я подумала о Кайле, который смертельно переживал каждый раз, когда я улетала на очередной рейд… О Тамаре, которая может решить, что на этот раз потеряла всю семью… И о всех остальных, которые даже ничего не знали о причинах моего исчезновения. Люди были на одной чаше весов. А на другой — мои собственные подозрения, возможно, что и напрасные. Ну как-то не выглядел Ульрих человеком, который лечит других. В памяти сразу всплыло лицо Джози — порой она, конечно, бывала сурова, но вообще, эта женщина добрейшей души, что сразу и приходит в голову, когда на нее смотришь. А этот «медик» скорее выглядел, как отъявленный головорез… И он меня спас.

— Семь-два-девять-три, — озвучила я условный номер коммуны, — попытайтесь поговорить с Эриком Дьюалом.

— Отлично! — ни с того, ни с сего обрадовался Ульрих, — Не волнуйся, я приложу все усилия, чтобы успокоить твоих близких… Ирма! — заорал он во всю мощь своих легких, а я вздрогнула от неожиданности.

Дверь распахнулась и на пороге показалась женщина, обладающая каким-то неуловимым сходством с самим Ульрихом. Возможно, оно заключалось в рыжеватом отливе волос или невысокой, но крепкой и коренастой фигуре или в каком-то странно-мрачном выражении лица.

— Ирма, это Тесс — наша гостья, — спокойно представил меня медик, — Тесс, это моя дочь, она позаботится о твоих травмах, — удивительно, как не вязались эти невозмутимые интонации с недавним воплем. Создается ощущение, что второе имя этого человека — непредсказуемость.

Ирма лишь кивнула — выражение ее лица оставалось все таким же «каменным» — и подвинулась, чтобы дать пройти отцу.

— Я загляну к тебе позже, Тесс, — бросил на прощание Ульрих.

Сумев лишь слабо кивнуть в ответ, я уже чувствовала, как боль снова возвращается. Все ушибы, царапины и переломы заныли с новой силой, хотя эти ощущения все еще оставались терпимыми…

Рыжеволосая дочь Ульриха подошла ко мне, в ее руках блеснула игла шприца.

— Сейчас вколю обезболивающее, — зачем-то прокомментировала она. Я устало прикрыла глаза: пусть почувствую, но, по крайней мере, не увижу… Все дело в том, что я очень не люблю уколы, шприцы и прочее… Это не то чтобы фобия, но, определенно, некая необоснованная неприязнь. С закрытыми глазами процедуру оказалось стерпеть легче. Через несколько минут боль начала утихать.

— А ты везучая, — заметила Ирма, разматывая повязку на моей правой руке.

— Твой отец уже говорил это, — кривовато улыбнулась я.

— Ты жива. Есть несколько серьезных переломов, пара мелких, множество ушибов и царапин — но ты жива. И это невероятно, — хм, даже не ожидала от этой женщины такого длинного предложения. Мне показалось, что Ирма не из болтливых…

— Ребра целы… хорошо… — продолжила медичка, — Извини, если что не так, но мне проще работать, когда я говорю.

— Ничего страшного, — выдохнула я сквозь зубы. Интересно, дочь Ульриха сейчас добралась до одного из моих переломов? Или это всего лишь что-то из «множества ушибов и царапин»?..

Хуже всего мне пришлось, когда Ирма взялась зашивать одну из ран… Игла, да еще непрерывно втыкающаяся в тело… Я почувствовала, как волна тошноты подкатывает к горлу, и на этот раз она была вызвана не сотрясением…

Наконец, все истязания, перемежаемые отрывистым монологом медички, подошли к концу. Мне все же позволили поспать, и последним, что я услышала перед тем, как Ирма хлопнула дверью, было: — Отдыхай. Тебе нужно набраться сил, чтобы… — но продолжения фразы я уже не могла различить…

* * * *

— Так что, теперь вы мне доверяете? — вопросительно изогнула бровь Микаэлла.