На росстанях - [13]

Взойдя на железнодорожную насыпь, учитель остановился, словно раздумывая, в какую сторону отправиться. Вокруг было тихо. Далеко бежали вдоль дороги высокие телеграфные столбы с белыми "чашечками" и ровно натянутой проволокой. Ветра не было, но проволока непрестанно гудела приятным звоном, тихим, однотонным и жалобным, как сказка этих угрюмых лесов и болот Полесья. В той стороне, где был разъезд, железная дорога, тянувшаяся сначала ровненькой полоской, делала изгиб и терялась где-то в лесу. В противоположной стороне дорога тянулась ровно, докуда достигал глаз. Было даже видно, как выступал из мглистой дали домик третьей будки. Там едва заметно передвигалась человеческая фигура. И трудно было определить, куда она движется — сюда или в другую сторону. Эта маленькая фигура, казалось, одна оживляла угрюмый и тихий ландшафт, где все словно исчезало или притаилось.

"Пойду навстречу", — решил Лобанович.

Фигурка была так далеко, что имела вид тоненького маленького столбика. Она приближалась, но трудно было угадать, кто это — мужчина или женщина. Расстояние между Лобановичем и фигуркой постепенно уменьшалось.

Миновав еще несколько столбов, учитель смог разобрать, что это была женщина, и он перестал ею интересоваться, а начал разглядывать лес и болота возле дороги, мостики, ручейки и все, что более или менее бросалось в глаза. Учитель совсем забыл о том, что вначале его так заинтересовало, обратив опять внимание на приближавшуюся фигурку лишь тогда, когда между ним и тем, кто шел ему навстречу, осталось расстояние только в два столба. Теперь он заметил, что это была высокая, стройная девушка, очень хорошо, даже со вкусом одетая.

Девушка издалека несколько раз окинула внимательным взглядом незнакомого молодого парня, а подойдя ближе, опустила глаза. Лобанович также не считал деликатным разглядывать ее. Но, поравнявшись, они одновременно взглянули друг на друга, и взгляды их встретились. Незнакомая девушка, словно испугавшись, снова быстро опустила свои черные как смоль глаза. Лобанович, вблизи увидев ее лицо с блестящими удлиненными глазами, слегка вздрогнул: девушка была необычайно красива. Пройдя шага три-четыре, Лобанович обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее. То же самое сделала и заинтересовавшая его девушка. Она, должно быть, не рассчитывала выдать себя таким образом, и на губах ее появилась приятная, милая улыбка, после чего дев, ушка пошла быстрее и уже не оглядывалась.

Лобанович как зачарованный стоял несколько минут и все смотрел ей вслед. Ему было приятно глядеть на нее, какая-то безотчетная радость охватила его. Он пошел дальше, думая об этой незнакомой девушке. Ее черные глаза, белое лицо и эта чарующая улыбка так и стояли перед ним как нарисованные.

"Кто бы это могла быть такая?" — спрашивал он себя. Вероятно, из будки, та девушка, о которой говорила ему бабка. Видно, она шла в деревню к лавочнику, чтобы купить чего-нибудь. "Надо было, — думал он, — познакомиться и проводить ее до деревни". Он начинал упрекать себя за свою робость. Другой на его месте нашел бы двадцать предлогов, чтобы обратиться к ней вежливо и просто и таким образом познакомиться, против чего она, вероятно, ничего не имела бы.

Взвесив все "за" и "против", Лобанович пришел к выводу, что он хорошо сделал, не затронув девушку. А вот если он снова встретит ее, как сегодня, с глазу на глаз, тогда обязательно поздоровается, — ведь они уже как бы немного знакомы. Дойдя до третьей будки, Лобанович вернулся обратно в надежде, что он снова встретит девушку. Он миновал одну будку и другую, миновал уже и переезд возле своего села, но девушки нигде не встретил. Не пошла ли она на разъезд, собравшись куда-нибудь поехать? А может, она совсем нездешняя и больше никогда не появится тут? Но в его душе надолго останется этот чарующий образ девичьей красоты. Лобановичу стало чего-то жаль, словно он что-то утратил.

В лесу и в полях начинало темнеть, серый осенний вечер быстро опускался на землю; вместе с ним и какая-то печаль ложилась на эти потемневшие дали. Вся местность изменила свой вид, словно замкнулась в себе самой, отдавшись исключительно своим мыслям и своему настроению, а все иное стало для нее чужим и неинтересным.

Лобанович дошел до тропинки возле ветряных мельниц в направился в школу.

IX

Пан подловчий был родом откуда-то из Гораденщины и происходил, как он сам говорил, из старого дворянского рода. Местное население считало его поляком, сам же пан подловчий с этим не соглашался.

— Я литвин, — с какой-то гордостью заявлял пан подловчий и свою принадлежность к литвинам доказывал, между прочим, и тем, что его фамилия — Баранкевич — имела окончание на "ич", тогда как чисто польские фамилии оканчиваются на "ский": Жулавский, Домбровский, Галонский.

Узнав, что фамилия нового учителя Лобанович, подловчий при встрече с ним шумно выразил свое удовлетворение, как это бывает, когда на чужбине человек вдруг встретится с земляком.

— Значит, и пан литвин! — весело сказал он молодому учителю и похлопал его по плечу. Свое литовское происхождение он подчеркивал при каждом удобном случае, говоря: "Мы, литвины, любим пить гладко!"