На реках вавилонских - [84]

Нелли Зенф хочет сказать "да"

В столовой всем давали жареного гуся. Кусок гуся под соусом, с красной капустой и с картошкой в любом количестве.

Внизу, мимо жилого блока двое полицейских вели женщину с огненно-рыжими волосами и в брюках, блестевших серебром. За ними на небольшом расстоянии следовал Джон Бёрд, он шел, втянув голову в плечи и слегка наклонившись вперед, точно ему было неприятно опять шагать по улицам лагеря. Он улыбался, словно радуясь своей добыче.

С утра Владислав Яблоновски сидел в столовой за одним из длинных столов, мешая кофе в чашке, хотя он не положил туда сахару и не налил молока.

— Ах, Нелли, вот и вы, — сказал он, когда я в обед ненадолго заглянула в столовую, чтобы взять масло. Могло показаться, что он сидит там несколько месяцев, с тех пор как однажды приглашал меня танцевать. Точно мы с ним условились о встрече, а я всего на две минуты опоздала.

— Я только возьму масло. Наверху меня ждут дети.

Он неопределенно кивнул головой и вздохнул.

— Увидимся вечером на празднике?

Старик растерянно смотрел на меня. Он наблюдал за тем, как женщины украшают зал. Они ставили на столы стремянки, забирались наверх и развешивали между лампами гирлянды.

— Где ваша дочь? — спросила я его.

— Ушла.

— Ушла?

— Встала и ушла. Когда вчера вечером в десять часов она еще не вернулась, я заглянул под кровать, но там было пусто.

— Неужели она должна была прятаться под кроватью? — Я невольно рассмеялась.

— Исчезли ее резиновые сапоги и наш чемодан.

— И куда же она девалась?

Владислав Яблоновски помешивал свой кофе, казалось, он размышляет. Потом он сказал:

— Понятия не имею. Уж я ее точно искать не буду.

Я села рядом с ним и стала расспрашивать. В последние дни к нему приходили разные представители охраны и другого лагерного начальства, они задавали ему вопросы. Владислав Яблоновски не мог на них ответить, а только объяснял, как он голоден, в конце концов он забыл, где ему положено получать еду, а где находится столовая, он еще не знал. О расстройстве пищеварения он говорил тоже. Мужчины, с которыми он разговаривал, жаловались, что его трудно понять, и списывали это на его польское происхождение. Только одна женщина, вероятно, смотревшая на него, когда он говорил, попросила, чтобы он был столь любезен и как следует открыл рот. Нет, она не испустила крик ужаса, а довольно спокойным голосом попросила мужчин заглянуть Яблоновскому в рот. Там не хватает зубов, и женщина сказала, что сообщит об этом зубному врачу. Неудивительно, что у него проблемы с пищеварением.

Владислав Яблоновски не скучал по своей дочери. Вместо нее несколько дней назад объявилась молодая женщина из какой-то комиссии по адаптации и поинтересовалась его здоровьем. Она объяснила ему, как пользоваться талонами на еду, и вместе с ним пошла на склад ношеных вещей. Надо посмотреть, способен ли он еще заботиться о себе, сказала она, и упомянула какой-то дом престарелых, в котором живет много милых людей. Она подыскала ему брюки и пиджак и предложила на следующий день прийти в столовую. Он даже не знал, что уже канун Рождества. А поскольку он забыл, когда именно ему было назначено прийти в столовую, то сидел там за длинным столом с одиннадцати утра.

Он наблюдал, как приходили люди, брали тарелки с супом и ели. Один из них спросил насчет гуся, но, сказали ему, гуся дадут только в шесть часов на общий праздничный ужин. Позднее пришел человек с картонными коробками. Женщины достали оттуда большие звезды из серебряной фольги, еловые ветки и свечи. По столам они разложили украшения из еловых веток и лакированные ягоды шиповника. Когда они поднимались на стремянки, чтобы развесить гирлянды, то Владислав Яблоновски тихонько посвистывал себе под нос. Я видела, как он достал из кармана пиджака бутылку водки и последний оставшийся в бутылке глоток вылил себе в чашку. Тихо посвистывая, он помешал содержимое чашки. Женщины не обращали на него внимания, они позволяли ему спокойно сидеть и помешивать ложкой в чашке. Время от времени они поглядывали на большие часы, которые висели на стене. Из репродукторов звучала музыка, и одна из женщин подхватывала почти каждую мелодию. Владислав Яблоновски улыбался, улыбка его выглядела придурковатой и уже не сходила у него с лица. Возможно, он вспоминал, как танцевал когда-то с Цилли Ауэрбах, а возможно, ему вспоминался и наш с ним танец. Однако он оставался на своем месте и ни одну из женщин не пригласил.

Вошел какой-то мужчина, он пожелал женщинам веселого праздника и поблагодарил их за помощь в такой день. Женщины надели пальто. Он раздал всем помощницам маленькие пакетики и сказал, чтобы теперь они спешили домой, к своим близким.

— Ну что же, — сказала я Владиславу Яблоновскому, — пока, до вечера.

Я взяла масло. Передо мной в очереди стояла женщина, которая, видимо, помогала служившему в лагере священнику, она присматривала за детьми, ходила по его поручениям и гладила его белье. Она рассказала другой женщине, что одного человека из блока "Д" привезли из больницы обратно в лагерь. Ему не удалось как следует вскрыть себе вены, — он резал их поперек, а надо было вдоль. Потеря крови вызвала обморок. В таком состоянии его нашли полицейские, которые хотели побеседовать с ним о Грит Меринг, и которым пришлось открывать его дверь с применением силы, так как он задвинул эту дверь шкафом, а сам лежал на полу в неестественной позе. Его отвезли в больницу, и священник не смог отказать себе в удовольствии спустя три дня лично забрать его оттуда. При этом женщина должна была его сопровождать, как сопровождала порой, когда он отправлялся исполнять свои обязанности за пределами лагеря. Тот человек священника видеть не желал, он вообще никого и ничего не желал видеть, и свое разочарование из-за того, что ему не удалось уйти во тьму, выражал гробовым молчанием. Священник сказал, что не первый раз встречается с такой ситуацией, положил ему руку на голову и стал увещевать. На своем микроавтобусе "фольксваген" священник привез Пишке обратно в лагерь. Всю дорогу от больницы до лагеря он беседовал с Хансом и внушал ему, как прекрасна жизнь. Он сказал также, что теперь Ханс уже не будет одинок, что утром приехала его дочь, и он, священник, хочет, чтобы отец с дочерью провели этот день у него, в его служебной квартире, там есть чай и всякое печенье, а вечером они все вместе пойдут в столовую, где устраивается рождественский вечер. Ханс сидел в машине рядом с водителем и всю дорогу молчал.